Вера Мильчина - «Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

Итак, оба русских помянуты всуе, по-видимому, по одной-единственной причине: Бакье знал, что они живут в Париже, и что-то слышал об их «оппозиционности». Например, фамилия Тургенева была упомянута в очерке немецкого гегельянца Эдуарда Ганса о салоне госпожи Рекамье; очерк этот во французском переводе был напечатан в 1836 году в томе 26 журнала «Ревю де Пари»; там среди гостей салона назван «г-н Тургенев, которому изредка позволяют навестить живущего в Париже брата-изгнанника», да и вообще Александр Иванович Тургенев, в отличие от брата-домоседа, был завсегдатаем многих парижских салонов, в том числе легитимистских, и фигурой в парижском обществе достаточно известной.

Что же до приписанного Тургеневу и Чичагову намерения поссорить императора с братом, Бакье утверждает, что узнал о нем из самых секретных источников: его агент в Министерстве иностранных дел якобы видел на столе министра письмо Баранта (французского посла в России), отвечающее на вопрос, возможно ли внести разлад в отношения братьев. Однако – какая досада! – письмо было слишком длинным, и ответ на первой странице не уместился, а министр очень быстро убрал его со стола. Барант в сохранившихся дипломатических донесениях из России в самом деле упоминает расхождения императора с братом по одному конкретному поводу: в первой половине 1837 года великий князь лечился на водах в Европе и хотел побывать во Франции, чтобы на месте познакомиться с устройством французской армии, которую высоко ценил, но император ему не позволил. Больше ничего на эту тему ни в напечатанных, ни в до сих пор не опубликованных донесениях Баранта этого времени мне обнаружить не удалось. И русские мемуарные источники ни о чем подобном не упоминают. Зато о ссоре Михаила Павловича с коронованным братом, о том, что император не доверяет великому князю и, уезжая из Петербурга на маневры, боится оставлять его одного в столице, писали парижские газеты (например, подробное рассуждение на эту тему опубликовала 13 сентября 1837 года газета «Пресса»). Парижские журналисты, по всей вероятности, спроецировали на отношения Николая и Михаила свое – притом тоже неверное – понимание событий декабря 1825 года, когда происходила борьба между Николаем и Константином, но не за корону, как естественно было бы ожидать, а за право от нее отказаться. По-видимому, именно на этой газетной основе Бакье и сплел свою версию о коварных оппозиционерах, которые хотят разрушить царственную фамилию изнутри.

Кстати, этим методом (выдавать газетные статьи за секретные разведданные) агенты III Отделения продолжали пользоваться и после Бакье. 17 декабря 1849 года Дубельт в письме к Н. И. Гречу пенял на осведомителя Кардонна, который «в последних письмах своих сообщает только сведения, заключающиеся в газетах»; в 1854 году в том же прегрешении («ваши доклады не всегда соответствуют необходимому уровню, а зачастую сообщают о том, что мы могли бы узнать из газет») мягко упрекал Я. Н. Толстого его закадычный друг А. А. Сагтынский – чиновник высшей полиции, руководивший иностранными агентами.

Итак, первая угроза, которою Бакье пугал своих петербургских шефов, касалась согласия внутри царской семьи, на которое якобы планируют покуситься польские выходцы и их коварные союзники. Вторая была связана с внешнеполитической позицией Пруссии. По донесениям Бакье выходило, что Пруссия, верная союзница России (этот союз был скреплен династическим родством, поскольку прусский король Фридрих-Вильгельм III приходился Николаю I тестем), готова предать Россию и перейти на сторону Франции. В одном из донесений Бакье даже называет точную дату:

10 ноября [1837] в полночь нам было официально объявлено, что Пруссия решительно заключает союз с Францией, что это более не надежда, не план, а несомненный факт: в короткое время предстоит выработать статьи договора о союзе наступательном и оборонительном. Нам обещано, что нас будут посвящать в подробности этой работы, в какой бы тайне она ни исполнялась.

Этот и подобные ему пассажи свидетельствуют о том, что Бакье был мастером не только шантажа, но и блефа. Франция и Пруссия союза не заключили и, по всей вероятности, даже не собирались заключать, однако сама идея эта носилась в воздухе и политические журналисты активно ее обсуждали; о такой угрозе, весьма тревожившей российского императора, писал 15 августа 1837 года журнал «Ревю де Де Монд», а газета «Французский курьер» (Courrier français) 2 сентября 1837 года сообщала о том, какое большое неудовольствие доставляет российскому императору пребывание на посту посла Пруссии в Париже барона фон Вертера, «чьи дружеские связи с королем Луи-Филиппом известны всем и каждому». А когда осенью 1837 года Вертера сменил граф фон Арним, парижская газета левой оппозиции «Коммерция» (Commerce) 9 ноября поспешила сообщить, что его присутствие на этом посту добавит России еще одного противника, поскольку этот дипломат, как и все здравомыслящие и влиятельные члены прусского кабинета, видит в правительстве Луи-Филиппа залог всеобщего мира и преграду против завоевательных планов России. 18 ноября в той же газете можно было прочесть, что в Берлине мысли о сближении с Францией становятся все более популярны, а отношения прусского двора с императором Николаем сделались весьма прохладными. Мысль о неминуемом и близком франко-прусском союзе занимает центральное место в статье «О внешней политике Пруссии», опубликованной в 1837 году в 4-м томе «Портфолио» – многотомного сборника антирусских документов (как подлинных, так и поддельных), который выходил в Англии и почти тотчас же переводился на французский (представление о текстах, которые там публиковались, можно получить из последней главы нашей книги; см. с. 470–471).

О том, что Пруссия вот-вот заключит союз с Францией, писали не только журналисты официозных и демократических изданий, но и легитимисты; разница лишь в том, что первые приветствовали этот союз как залог уменьшения мощи России, а вторые по этому поводу скорбели.

В реальности же, хотя некоторые таможенные проблемы осложняли отношения между Пруссией и Россией, ничто не указывало на то, что прусский король собирается нарушить союз с империей своего зятя, и к весне 1838 года это стало так очевидно, что и сам Бакье в длинном донесении, написанном, по всей вероятности, в марте 1838 года, пошел на попятную и изложил, ссылаясь на конфиденциальное письмо, якобы полученное французским Министерством иностранных дел от некоего секретного агента, разнообразные причины, по которым в данный момент Пруссия на союз с Францией не пойдет, как бы страстно французский посол в Берлине граф де Брессон об этом ни мечтал. Однако отказаться от такого прекрасного «пугала», как франко-прусский союз, Бакье все-таки не мог, а потому, пересказав донесение секретного агента, оставил последнее слово за собой: