Вера Мильчина - «Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

Любопытно, что формула из письма француза очень близка к той «точке зрения, с какой следовало понимать и описывать русскую историю», по мнению самого Бенкендорфа:

Прошлое России было блестяще, ее настоящее более чем великолепно, а что касается ее будущего, оно превосходит все, что может представить себе самое смелое воображение.

Впрочем, формулу Бенкендорфа мы знаем только в пересказе племянника П. Я. Чаадаева М. И. Жихарева, который, по-видимому, узнал этот «довольно многозначительный» анекдот от знаменитого дяди. Наличие похожей формулы в письме французского агента не следует, разумеется, считать «источником» Бенкендорфова высказывания; напротив, совпадение свидетельствует скорее о распространенности такой точки зрения в «русофильской» среде и о том, что сказать нечто подобное мог едва ли не каждый.

Впрочем, несмотря на столь изумительное единодушие, доступ к Бенкендорфу потенциальный агент получил лишь через год после первого письма Мейендорфа. Бакье в течение этого года не сидел сложа руки: многие его донесения, сохранившиеся в архиве III Отделения, посвящены как раз событиям 1837 года. Когда Мейендорф еще только пытался «сосватать» Бакье в III Отделение, он дал ему любопытные «методологические» советы:

У нас любят вещи положительные . Посему скажите: предлагаю вам № 1, № 2, № 3, № 4. Ручательством служу я сам. То, что я показываю сейчас, куда менее важно, чем то, что я могу показать впоследствии . Это проба. – Скажите да или нет ; если да , начнем действовать, если нет , не будем больше об этом говорить; рассматривайте все это вместе как доказательство моей доброй воли и преданности стране, которую я избираю своим приемным отечеством.

Шеф жандармов

Бакье примерно так и поступил. В конце 1837 года он наконец удостоился вожделенного свидания с Бенкендорфом, и 26 декабря 1837/7 января 1838 года главноначальствующий III Отделением в пространном донесении доложил императору, что нашел француза, исповедующего «монархические и легитимистские принципы», «весьма годным в дело»:

Нет сомнения, что благодаря легитимистской партии он имеет в Париже много возможностей для надзора. Политические новости, относительно которых он клянется, что они верны, могут быть подтверждены лишь ходом событий и сообщениями наших посольств; сведения его о поляках и их тайных обществах соответствуют тем, какими мы располагаем; имена сами по себе суть неопровержимое доказательство тщательного расследования.

Среди положительных факторов Бенкендорф отметил, среди прочего, связь Бакье с аббатом Николем, под чьим началом потенциальный агент трудился в бытность свою преподавателем коллежа Карла Великого. Аббат Николь (1758–1835), известный в России как создатель петербургского пансиона, где, как мы уже упоминали в главе третьей, учился, среди прочих, сам Бенкендорф, и Ришельевского лицея в Одессе, после возвращения из России во Францию был (в 1821–1824 годах) ректором парижского университета (университетом во Франции в это время называлась светская педагогическая корпорация, ведавшая не только высшим, но и средним, и даже начальным школьным образованием). Кроме того, до 1830 года Николь оставался членом королевского совета по народному просвещению и именно поэтому, очевидно, мог считаться начальником Бакье. Это упоминание о карьере Бакье во Франции до 1830 года – один из немногих фактов его биографии, о которых он сообщил в своей переписке с русскими сановниками. Из того, что Бакье поведал Бенкендорфу о себе, известно также, что он был «связан узами совместного обучения» со старшим сыном Луи-Филиппа, в ту пору носившим титул герцога Шартрского (иначе говоря, они вместе учились в коллеже Генриха IV, который юный герцог посещал наравне с «простыми смертными»). Поскольку старший сын Луи-Филиппа родился в 1810 году, это позволяет нам определить примерную дату рождения самого Бакье. Между тем, опять-таки по его собственному признанию, когда произошла Июльская революция, он отказался как от того места, которое уже занимал, так и от дипломатической карьеры, которую предлагал ему бывший соученик. Отсюда следует, что если он и преподавал в коллеже, то совсем недолго: в подготовительные школы, готовившие преподавателей коллежей, принимали учеников не моложе 17 лет, а учиться нужно было минимум два года, да еще сдать сложный экзамен… Как бы там ни было, в то время, когда Бакье начинал свою русскую карьеру, ему было около 26 лет – почти столько же, сколько было героям предыдущих глав, Луи Парису и Гюставу-Эфранору Марен-Дарбелю. Но нашего авантюриста скромная карьера домашнего учителя не привлекала.

Бенкендорф собирался получать от Бакье прежде всего сведения о «польских выходцах» во Франции и обо всем, что имеет отношение «до нашей собственной безопасности, но нимало не касается ничего связанного с интригами французских партий», и более всего тревожился о том, как бы не нарушить «верность незыблемому нашему принципу: ничего не предпринимать против правительства, однажды нами признанного» (тот принцип, следование которому, как мы упомянули выше, заставил III Отделение отказаться от услуг легитимиста Шуло). О намерении Бакье переменить подданство Бенкендорф писал императору так:

Если он человек злонамеренный, присяга его на верность подданства Российскому престолу ручательством нам служить не сможет; ему о том известно; перемена подданства для того лишь нужна, чтобы успокоить его совесть.

Для проверки Бакье был избран следующий метод:

Отправить отсюда в Париж надежного человека, который получит там ответы на сделанные здесь вопросы и через две недели воротится назад. Поскольку для большей надежности посланец этот должен иметь паспорт курьера, я полагаю, что следует поручить эту миссию подчиненному г-на Нессельроде, которому я дам соответствующие инструкции; для лучшего прикрытия этот курьер мог бы в самом деле доставить в Париж письма к нашему послу, а сюда привезти донесения, тем написанные.

Бакье покамест останется здесь, я узнаю его поближе, а по возвращении нашего посланца мы поймем, до какой степени можем доверять г-ну Бакье и следует ли воспользоваться теми весьма многочисленными услугами и сведениями, какие он нам сулит. Главное – сохранять все в совершенной тайне; даже канцелярия моя к этому делу отношения иметь не будет, а я о полученных сведениях буду поставлять в известность только местные власти и вице-канцлера, да и то не стану называть источника, из какого сам их получил.

Бакье уже назвал мне пять новых имен негодяев-путешественников, которые ему сообщили из Парижа.