Александр Тарасов - «Второе издание капитализма» в России

Другим таким же примером «затеняющего» исследования является опрос, проведенный ИКСИ РАН на деньги Фонда им. Ф. Эберта в 2003 году. Этот опрос предполагал (опять же, ничем этого не обосновывая) деление современного российского общества на следующие социальные слои: «высший», «верхняя часть среднего слоя», «средний слой», «верхняя часть слоя рабочих», «рабочие», «самый низший слой» [50] Социальное неравенство и публичная политика. С. 109. . Тут смешение разных принципов классификации настолько очевидно, что невольно вспоминается абсурдистский стишок: «Летят два крокодила: один – зеленый, другой – на северо-запад…»!

А вот З.Т. Голенкова и Е.Д. Игитханян, авторы статьи «Трудовая занятость и социально-структурные процессы» [51] Россия реформирующаяся. М., 2002. С. 104–129. , обнаруживают в России «класс наемных работников», не осознавая, видимо, что к «наемным работникам» принадлежат и уборщица в детском саду, и премьер-министр Путин, и относить их к одному классу по меньшей мере наивно. Впрочем, из содержания статьи видно, что это, в отличие от материалов Заславской, не злой умысел, а результат методологической растерянности.

Еще забавный пример. Российский независимый институт социальных и национальных проблем (РНИСиНП) провел в 1997 году опрос, выявляющий как раз классовую структуру российского общества (по самоидентификации). Респондентам были предложены всего три варианта ответа: «высший класс», «средний» и «низший». Других классов в России нет! Исследователи констатировали, что к «низшему» классу себя относят в основном «представители старшего поколения», безработные, пенсионеры (интересно, чем они отличаются от «представителей старшего поколения»?), рабочие и сельские жители. К «высшему» – «представители молодежи», предприниматели, студенты (очевидно, это не «представители молодежи»), гуманитарная интеллигенция (однако!). Рассказ об опросе сопровождается разъяснением : «Речь, разумеется, не идет о классическом делении общества на социальные классы» [52] Горшков М.К. Российское общество в условиях трансформации. М., 2000. С. 234–235. . А почему, собственно?!

Впрочем, трудно ожидать чего-либо другого от отечественной официальной социологии, прошедшей советскую школу конструирования такой картины социальной реальности, которая удобна «верхам». Знаменитый скандал на социологическом факультете МГУ лишь сделал достоянием гласности реальное положение в нашей социологии.

Но это не отменяет того факта, что социальная структура современной России не исследована и не осмыслена, хотя и очевидно, что она радикально отличается от социальной структуры дореволюционной капиталистической России.

Скажем, огромное количество (никто не знает какое) тружеников занято на прекарной работе. И их временная занятость отличается от временной занятости в дореволюционной России, где временно (сезонно) занятыми оказывались в основном крестьяне, находившие в прекарной занятости источник дополнительного дохода. Сегодня в России прекарно занятыми оказываются люди независимо от специальности – начиная с сельскохозяйственных рабочих и кончая представителями творческих профессий. Первые пребывают в положении, близком к положению сезонных сельскохозяйственных рабочих в дореволюционной Кубе (то есть особого социального слоя, массово, синхронно и регулярно переходящего из положения пролетария в положение люмпен-пролетария и обратно), вторые – в положении, близком к положению классической богемы из книги Мюрже. Однако это лишь аналогии, которые не вскрывают сути явления.

Перевод наемных работников на прекарную занятость – общемировая тенденция и часть экономической стратегии неолиберализма, направленной на разрушение традиционных механизмов солидарности и коллективизма среди угнетенных и эксплуатируемых слоев и классов, на создание настолько атомизированного общества, чтобы оно не могло оказывать сопротивления неолиберальному грабежу [53] Применительно к Латинской Америке (но не только) это явление в отечественной литературе достаточно полно и убедительно исследовал и проанализировал К.Л. Майданик. См.: Майданик К.Л. Эрнесто Че Гевара: его жизни, его Америка. М., 2004. С. 254–258, 300–304; Свободная мысль . 1997. № 1. С. 69–78, № 2. С. 39–49; Современная Европа . 2003. № 4. С. 116–119; Мировая экономика и международные отношения . 2003. № 5. С. 86–95, 2006. № 11. С. 27–28; Латинская Америка . 2006. № 6. С. 4–9. См. также принадлежащий его перу раздел I в книге «“Левый поворот” в Латинской Америке» (М., 2007). .

Но специфика российского прекариата не выявлена, и его социальное содержание не изучено и не прояснено. Академическая социология отмахивается от подобных проблем, как это делает Т. Заславская, которая просто записала 5 % «работающего населения России» в «социальное дно» («хронически безработные, бездомные, беспризорные, бродяги, алкоголики, наркоманы, проститутки, мелкие преступники и другие группы, социально исключенные из большого общества») – и дальше о них ничего не говорит [54] Социальная траектория реформируемой России. С. 157. . Между тем не менее знаменитый и уважаемый, чем Заславская, автор – Наталья Римашевская – на основе исследования, проведенного в 1996 году ИСЭПН РАН, оценила размеры «социального дна» в 10,8 млн человек, причем в эту категорию было включено меньшее число групп, чем у Заславской – только четыре: нищие (3,4 млн человек), бомжи (3,3 млн), беспризорники (2,8 млн), уличные проститутки (1,3 млн) [55] Справедливые и несправедливые социальные неравенства в современной России. М., 2003. С. 138. . Очевидно, что 10,8 млн человек – это не 5 % «работающего населения», а гораздо больше. Если же к ним прибавить другие группы из списка Заславской, этот процент еще возрастет – и уж явно превысит не только те 0,5 %, которые Заславская записала в «элиту», но даже и те 6,5 %, которые ею записаны в «верхний слой». Это при том, что алкоголика Ельцина (и многих других алкоголиков и наркоманов из «элиты» и «верхнего слоя») Заславская в «социальное дно» не записала и что такое «мелкие преступники» (и не являются ли их доходы более высокими, чем доходы многих честных «работяг»), не объяснила.

Огромное распространение (не только в строительном бизнесе) получило в современной России использование рабской силы. Причем, вопреки расхожему мнению, на положении новых рабов оказываются далеко не одни только «гастарбайтеры». Масштабы этого явления точно не известны и не изучены – в частности, в силу его криминального характера, а значит, и прямой угрозы для жизни исследователя. Официальные данные, безусловно, не отражают действительности, поскольку исходят из тех самых «правоохранительных органов», которые и «крышуют» этот криминальный бизнес. Разумеется, широкое использование нового рабского труда – общемировое явление, это еще одна составная часть экономической стратегии неолиберализма [56] См.: Бейлз К. Одноразовые люди. Новое рабство в глобальной экономике. М., 2006. . Но это не отменяет того факта, что новое рабство в России не изучено, а место новых рабов в социальной структуре общества не осмыслено. Кто они? По степени обездоленности, отношению к средствам производства и месту в общественной организации труда это вроде бы пролетариат. Но труд пролетария оплачивается – по сложившейся на рынке цене. И пролетарий принуждается к труду экономически, а большинство новых рабов – сложной комбинацией экономических и внеэкономических мер принуждения. Кстати, в категорию новых рабов попадает значительная (никто точно не знает какая) часть проституток (и уличных, и бордельных).