Дмитрий Лукин - Настоящая фантастика – 2017 (сборник)

Что в нем до дрожи – глазищи. Черные опять же. И мертвые, будто куски асфальта. Высохшие без воды, бугристые, потрескавшиеся. Даже пасть не так жутка, а ведь – всем пастям пасть! Вот скажите, зачем спруту столько зубов? И каждый – что гарпун китобоя, да не при Моб Дике будет сказано. На эти зубы громилы непрошеных гостей насаживают. Да и прошеных. Особенно часто насаживали, когда Моб Дик владения расширял. Любимая забава у него была – пригласить главарей-бандюков, а потом так с ними и расправиться. Что на стрекало малька наколоть.

Однако худшее не миновало. Дамочка двинулась к главному ходу. Не имелось у нее никаких обходных путей, хоть завалящего, на что надеялся. Прямолинейность наше все. Вот и прем прямиком в пасть спрута, и жить нам, судя по всему, оставалось не так много. И что? Закинул биту на плечо, даже принялся насвистывать, чтобы только не показать, как свербит смыться подальше, забиться в щель и не топорщиться.

– Не дрейфь! – Не сразу понимаю, что это – дамочка, и – мне. Мне! Неужто такой расслабон наступил, что в ободрении нуждаюсь? Как сопляк, которого первый раз на шухере поставили. И такая злоба охватила, аж зашагал бодрее – дамочку опередить и пустить биту в ход раньше, чем на зубы наколют.

А громилы из теней выползают, выплывают и смотрят. Без интереса, со скукой, мол, принесла кого-то нелегкая. А нам с ними, с чокнутыми, разбираться.

Подходим. Останавливаюсь. А вот дамочка, не сбавляя хода, внутрь собирается нырнуть через красную полосу. По слухам, полоса намалевана кровью главарей, которых Моб Дик завлек да на зубы спрута сушиться насадил. Не знаю, но на рыбью кровь не похоже. Хотя Моб Дик их знает, какую породу они представляли. Цукидзи такое место – паноптикум.

– Привет, – говорит дамочка, ручкой взмахивает громилам. – Мы решили старого дружка навестить, Моб Дика, значи-ца.

Громилы от такой наглости и неуважения остолбенели. А может, затруднились в богатстве выбора наиболее мучительных смертей. Ну, которых эти наглецы, мы то есть, достойны. Наколоть на клыки спрута – милосердие, а не пытка.

– Не понимают, – разворачивается дамочка и подмигивает, – надо бы им мозги прочистить, а то застоялись тут, не соображают. Займись, дружок.

И дружок занялся.

И дружок занялся, да так лихо, что в себя пришел лишь тогда, когда в чернильном мешке оказались. Все слилось в хороводе. Бил по мордам, рылам, рожам, пастям, черепам, головам, головоногим и головоруким, бил без огонька, без вдохновения, будто работу тяжкую выполнял.

Будто кукла на нитках – дергался.

Хрясь.

Бумс.

Трах.

Каких только громил не пришлось попотчевать. Таких и не видел в жизнь – видать, они отсюда лишь по большим праздникам выползали, народ пугать.

Дамочка не отстает, тоже бьется. Плечом к плечу. Отчего кажусь себе смельчаком, хотя от вида уродов глаза бы закрыть, а голову к холодному приложить. Смельчаками быть заставляют. Потому как остановиться, слабину дать – растопчут, сомнут, растерзают. Вот и приходится поневоле чудеса смелости выкидывать. Аж сам себе удивляюсь.

По сторонам не успеваю смотреть, поэтому не представляю – куда движемся и движемся ли вообще? На дамочку надеюсь. Один глаз на ней положен. Чтоб не кинула здесь подыхать. Но иногда разносит так далеко, что перестаю ее видеть. Однако каждый раз она выныривает рядом и даже вроде как одобрительно подмигивает. Держись, мол, храбрец. Где наша не пропадала?! И здесь пропадет!

Накат ослаб, затем – иссяк. Только мы вдвоем да тела вокруг. Кто-то трепещется, жив, а кто-то – тоже жив, но мертвым прикидывается. И есть желание сделать так, чтобы каждый из них прикидываться перестал. Поднимаю биту, но дамочка останавливает:

– Нет времени. Моб Дик заждался.

Себя не узнаю. Давно такой ярости не испытывал. Все же, как бы незаметно, а периодические избиения громил Моб Дика вколачивали в полное дерьмо. Только теперь дошло – какой участи избежал. Будто лягушку варишь на медленном огне – пока вода не закипит, она и лапой не почешется выскочить. А когда закипит, то и выскочить не успеет. И только Битка, а потом вот эта дамочка ниоткуда поддали жару под кастрюлей, откуда и выскочил как ошпаренный. Но живой. Пока живой. Потому как из огня да в полымя.

Кругом туши тунцов. Огромные, замороженные. Зал аукциона, откуда туши по злачным местам города развозятся, потому как тунцы – такое дело, не угадаешь. То ли ласты склеишь, то ли жабры вывернешь, то ли уплетать и нахваливать будешь. Потому как ядовитые. Только яд странный – не всегда действует. Как игра в кости – кому повезет. Потому и запрещено в городе тунцами торговать. Ну, раз что-то запрещено, Моб Дик тут как тут. Здесь ему раздолье, здесь его царство.

И приходит идея по тунцам чертовым. Отпихиваю очередного громилу, но вместо того, чтобы по черепушке его огреть, как очумелый бью битой по ближайшей туше. Тунец промороженный – будто стекло, разлетается на кусочки. Как раз такие, какие в ресторанах подпольных подают. Деликатес. Нате, жрите!

И жор начинается, да такой, что тут же соображаю, как просчитался.

Они полезли из всех щелей, падали с потолка, выдирались из стен, выскакивали из отверстий в полу. Большие и маленькие, крошечные и огромные, разные, но как на подбор – жуткие. Таких уродов никогда не встречал!

– Умник, – цедит дамочка, прижимаясь спиной к моей спине, потому как только так и можно отбиваться от нечисти. – Ты же всю кошмарную рать Моб Дика сюда созвал, идиот! Он же их специально на голодном пайке держит, чтобы удоны работали!

А все равно! Кошмарный косяк! Наплевать на косяк! Сметут? Пусть попробуют! Однажды видал, как стая бродячих псов и котов напала на опрокинувшийся грузовик с консервами для домашних питомцев. Многие консервы подавились, воняло жутко, и тут они – волна за волной, стая за стаей! Слюнявые пасти, выпученные глаза, шерсть клочьями. Хорошо, что оттуда тут же ноги сделал, даже ящик консервов не прихватил, иначе бы не убежал. Другие не убежали, на корм пошли вместе с консервами.

И когда от усталости готов был свалиться и просто лежать, бросив покрытую кровью врагов биту, все вдруг устаканилось. Шум затих, рев и вопли сменились жалкими попискиваниями, а потом и вовсе смолкли. Не сразу сообразил, что происходит. Тунцы не все подряд ядовиты, но ведь эти твари жрали их вперемешку.

Теперь подыхали.

В блевотине и конвульсиях.

Моб Дик огромен и страшен. Даже здесь, в своем убежище, погруженный в чернильную жидкость, он внушал страх. Да что там! Он внушал ужас! До смертной тоски, что тут же охватила, как только вслед за спутницей переступил порог его лежбища.

Великий и ужасный Моб Дик.

Морщинистое веко неохотно дернулось, будто и не желая открываться, дабы взглянуть на непрошеных гостей, но все же приподнялось. И словно ледяной водой окатило. До судорог в членах. Глаз притягивал, завораживал. Огромный, выкаченный, весь в багровых жилах, которые, казалось, только и удерживают его в яме глазницы, не давая выпучиться еще больше. Грязно-белая кожа вокруг в морщинах, испещрена шрамами и наростами – то ли моллюсками, то ли еще какими паразитами.