Александр Севастьянов - Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории

«Особенное значение я лично склонен придавать национальному происхождению самых значительных и зловещих фигурантов дела: Ленина (Ульянова, Бланка по матери) и Дзержинского. Ни в одном из них не было ни капли русской крови. Зато еврейская кровь – была в обоих. При советской власти этот фактор не обсуждался, точнее – замалчивался. Он служил Большим Государственным Секретом. К примеру, Сталин, упрекаемый сегодня историками в антисемитизме, запретил, однако, публиковать исследования Шагинян в части, касающейся еврейских корней Ленина. На школьной скамье – и затем всю жизнь – нам преподносили Ленина (еврея по матери) как русского, а Дзержинского (еврея по отцу, выкресту) – как поляка. И попробовал бы кто-нибудь усомниться!

Советская власть, прекрасно осведомленная в деталях биографий вождей, нагло лгала нам, глядя в глаза. Но авторы сборника «Россия и евреи» – не лгали, они просто не ведали всей истины, куда более выразительной и зловещей, чем им представлялось. Ленина в то время все вообще уверенно считали русским – и даже русским дворянином. А Пасманик, например, ничтоже сумняшеся писал, что «во главе большевистской инквизиции – Чека – стоит чистокровный поляк Дзержинский», хотя одного взгляда на портрет «чистокровного» достаточно, чтобы отреагировать усталой ухмылкой.

Между тем, как прекрасно понимает читатель, национальное происхождение, когда речь идет о высших руководителях государства, – это не шутки. В особенности шутить не приходится, когда мы рассматриваем главный карательный орган власти – Чрезвычайную Комиссию, во главе коей стоял польский еврей, трое из четверых главных помощников которого (!) также были евреями. Члены чекистской коллегии – Шкловский, Кнейфис, Цейстин, Розмирович, Кренберг, Хайкина, Леонтович, Делафабр, Блюмкин, Александрович, Циткин, Ривкин, Рейтенберг, Фенис, Закс, Гольдин, Гольперштейн, Книгиссен, Дейбкин, Шиленкус, Свердлов, Карлсон, Шаумян, Сейзян, Фогель, Антонов-Овсеенко, Урицкий, Мейкман, Гиллер, Розмирович, Красиков, Анвельт, Иселевич, Козловский, Бухьян, Дизсперсов, Мербис, Пайкис – тоже в абсолютном большинстве происходили из евреев.

«Большевистская инквизиция» (меткое выражение!) на всем своем верхнем этаже в подавляющем количестве состояла из евреев…

Большевистские каратели неустанно отправляли представителей «нежелательных классов» и на смерть, и в трудовые концлагеря (в сущности, тоже на смерть, только более мучительную, долгую, зато «полезную»). Лагеря эти, которые «этническими демократами» прозваны почему-то «сталинскими», в действительности были изобретены еврейской головой Льва Давидовича Троцкого. Идея понравилась самому «чистокровному поляку» Дзержинскому, который на 8-м заседании ВЦИК (февраль 1919-го) заявил: «Я предлагаю оставить… концентрационные лагеря для использования труда арестованных, для господ, проживающих без занятий, для тех, кто не может работать без известного принуждения, или если мы возьмем советские учреждения, то здесь должна быть применена мера такого наказания за недобросовестное отношение к делу, за нерадение, за опоздание и т. д.». Таким образом, предлагалось создать школу принудительного, рабского труда, и по поводу этого прозвучало роковое: «ВЧК предоставляется право заключения в концентрационный лагерь…».

Идея, как известно, получила колоссальное развитие. Кто развивал? В сборнике «Действующие распоряжения по местам заключения» (Москва, 1920) приводятся распоряжения и циркуляры, подписанные начальником Главного управления местами заключения Наркомюста РСФСР Ширвиндтом, затем Апетером; зам. начальника – Корнблиттом, начальниками отделов – Бродовским, Голенкевичем, Гольцом, Кесслером, Якубсоном; инспекторами – Блаубергом, Войцицким, Миллером; председателем Центральной распределительной комиссии заключенных – Сольцем (позже стал помощником А. Вышинского); консультантом – Утевским. Знамениты фамилии гулаговских начальников-евреев Фирина, Бермана, Кацнеленбогена, Фельцмана и мн. др.

Подобных деталей наши авторы, сидя в 1923–1924 годах в Берлине, конечно, не знали и знать вряд ли могли. Как не знали они и того, к примеру, как и насколько комплектовались за счет евреев иные правительственные органы…

Иногда в писаниях наших авторов просверкивают, как сполохи, и иные озарения насчет истинных масштабов как русской трагедии, так и еврейской ответственности. Сами пораженные, уязвленные всем происходящим, они заклинали: «Мы обязаны взять на себя всю борьбу специально с большевиками-евреями, с разными евсекциями и вообще с еврейскими комиссарами. И еще одно мы должны взять на себя: мы должны убедить все мировое еврейство в гибельности большевизма для всего Мира, для России и для всего еврейства. Мы должны содействовать полной изоляции большевизма, как изолируют чумное гнездо. Тогда, т. е. если мы выполним весь наш долг, мы спасем Россию и русское еврейство» (Пасманик). Но, взывая к своим «жестоковыйным» (пораженным моральной глухотой и слепотой, безответственностью) соплеменникам, призывая их к борьбе «против большевистского владычества всеми силами», чтобы «не погрешить против последних, основных ценностей человека и человечества, не погрешить против родной страны и родного народа», они, одновременно, глубочайшим образом вскрывают мотивы еврейства, неизбежно, объективно и невозвратно приведшие его – целиком и полностью – в стан революции. И получается, что они противоречат сами себе, что их призыв – заведомо есть глас вопиющего в пустыне.

Особенно отличился тут И. М. Бикерман, которого хочется цитировать и цитировать, настолько созвучны нашему времени его откровения. Вот, например, он разъясняет такое явление, как массовая репатриация (на деле – мощный, хорошо экипированный и подкрепленный деньгами десант) революционизированных евреев из Америки в Россию:

«Попав в среду действительно свободной и мощной американской жизни, люди эти очень скоро проникались высокомерным презрением не к России – компетентные наблюдатели утверждают, что русские евреи в Америке еще после десятилетий испытывают тоску по родине – но к ее строю, к ее политическому укладу… Для людей с такими воспоминаниями и такими представлениями большевицкая Россия легко превратилась в обетованную землю: тут и равенство, и социализм, и еврейская власть».

Бикерман не один раз пишет, оправдывая революционизированное еврейство, о приманке равенства («эмансипации евреев», как говорили тогда). Но порой из-под этого прикрытия вновь и вновь просверкивает истинный мотив – приманка власти: «При большевиках же равенство получило наиболее осязательное выражение: евреи участвуют, и даже очень заметно участвуют, во власти».