Александр Севастьянов - Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории

Как мы знаем, общего гражданства с заокеанским партнером отнюдь не возникло, вместо него получилось в итоге НАТО под контролем Вашингтона, хотя связка «США – Англия» является там стержневой. Америка не пожелала ни с кем делиться ни своим могуществом, ни своей ролью «последнего суверена», как уже в наше время выразился Бжезинский. Это с одной стороны, а с другой – главенство англосаксонской субрасы к нашим дням заметно пошатнулось в мире по естественно-биологическим причинам. Но в 1946 году Черчилль еще мог мечтать. Более того, втайне он надеялся, что со временем Англия вновь станет ведущей державой мира и оттеснит Америку с позиции мирового лидера. Для этого он видел и продвигал одно средство: столкнуть США с СССР. Он был убежден в необходимости и возможности войны.

Личный врач Черчилля лорд Чарльз Моран, лечивший его добрую четверть века, в своих записках повествует, что 8 августа 1946 года у него был доверительный разговор с Черчиллем, который однозначно предрекал в самое ближайшее время войну «между Россией и ее союзниками – и англосаксонскими странами», в которой «Франция, Скандинавия, Бельгия и Голландия будут на нашей стороне». В этом маленьком эпизоде, как в капле воды, отразилась та стратегия будущего, которая владела умом Черчилля в тот момент. Впрочем, в своей Фултонской речи (впоследствии Черчилль признает ее своим политическим шедевром) он был почти так же откровенен, хоть и играл словами по обыкновению.

Начиная свое выступление, Черчилль специально оговорился: «Я хотел бы со всей определенностью подчеркнуть, что не выполняю ничьей официальной миссии и не имею никакого официального статуса, ибо говорю исключительно от своего имени». Его речь, в действительности уже апробированная всем политическим англосаксонским истеблишментом, носила характер рискованного зондажа, была для Трумэна и Эттли своего рода пробным шаром или, по выражению Черчилля, «генеральной стратегической концепцией» новой мировой политики. Поскольку, несмотря на многие дипломатические экивоки, была на деле объявлением войны Советской России. Не случайно для своей речи оратор подобрал своеобразное название: «Мускулы мира» [380], перелагая языком метафоры старинное правило: хочешь мира – готовь войну. Ее-то он и готовил. И целый ряд его пропозиций получил впоследствии путевку в жизнь, недаром бывший президент США Рональд Рейган считал, что из Фултонской речи родился не только современный Запад, но и мир на нашей планете.

Черчилль не скупится на лесть в отношении США и ООН, в которой Америка не только приняла участие (в отличие от отжившей Лиги Наций), но и намеревалась играть первую скрипку. Предлагая создать в полном подчинении у ООН миротворческие силы путем выделения каждым государством-участником определенного количества эскадрилий, Черчилль, однако, подчеркивал, что «было бы непростительной ошибкой доверить всемирной организации, пока еще переживающей период младенчества, секретную информацию о производстве и способах применения атомной бомбы – информацию, являющуюся совместным достоянием Соединенных Штатов, Великобритании и Канады». И далее следует эскапада, призывающая использовать односторонние преимущества владения военным атомом: «Ни один человек ни в одной стране на нашей земле не стал спать хуже по ночам оттого, что секрет производства атомного оружия, а также соответствующая технологическая база и сырье сосредоточены сегодня главным образом в американских руках (интересно, что сказали бы на это японцы. – А. С. ). Но я не думаю, что все мы спали бы столь же спокойно, если бы ситуация была прямо противоположной и монополией на это ужасное средство массового уничтожения завладело – хотя бы на время – какое-нибудь коммунистическое или неофашистское государство. Одного лишь страха перед атомной бомбой было бы достаточно, чтобы они смогли навязать свободному, демократическому миру одну из своих тоталитарных систем, и последствия этого были бы просто чудовищны».

Лицемерие Черчилля, его двойные стандарты, его мечта о глобальной диктатуре англосаксов отчетливо видны уже из приведенного отрывка. А далее следует уже едва прикрытое выступление против Советской России как некоего оплота «тирании» – второго, наряду с войной, злосчастия, терзающего человечество: «Теперь я хотел бы перейти ко второму из упомянутых мною двух бедствий, угрожающих каждому дому, каждой семье, каждому человеку – а именно, к тирании. Мы не можем закрывать глаза на тот факт, что демократические свободы, которыми пользуются граждане на всех территориях Британской империи, не обеспечиваются во многих других государствах, в том числе и весьма могущественных. Жизнь простых граждан в этих государствах проходит под жестким контролем и постоянным надзором различного рода полицейских режимов, обладающих неограниченной властью, которая осуществляется или самолично диктатором, или узкой группой лиц через посредство привилегированной партии и политической полиции».

Черчилль понимал, что неприкрытый агрессивный выпад против вчерашнего союзника, проливавшего свою кровь ради победы над общим врагом, может не найти понимания в массах, до которых его речь рано или поздно бы дошла. Поэтому вначале он осторожно оговаривается: «Не наше дело – особенно сейчас, когда у нас самих столько трудностей – насильственно вмешиваться во внутренние дела стран, с которыми мы не воевали и которые не могут быть отнесены к числу побежденных… Мы, британцы, заключили договор о сотрудничестве и взаимопомощи сроком на 20 лет с Советской Россией… Нашей единственной целью в таких договорах являются именно взаимопомощь и сотрудничество». Он даже счел возможным польстить русским и Сталину: «Я лично восхищаюсь героическим русским народом и с большим уважением отношусь к моему товарищу по военному времени маршалу Сталину… Мы рады тому, что Россия заняла принадлежащее ей по праву место среди ведущих стран мира. Мы рады видеть ее флаг на широких просторах морей. А главное, мы рады, что связи между русским народом и нашими двумя родственными народами по обе стороны Атлантики приобретают все более регулярный и прочный характер».

Но тут же эти сладкие слова оказались смыты волной устрашений и угроз:

«Сегодня на сцену послевоенной жизни, еще совсем недавно сиявшую в ярком свете союзнической победы, легла черная тень. Никто не может сказать, чего можно ожидать в ближайшем будущем от Советской России и руководимого ею международного коммунистического сообщества и каковы пределы, если они вообще существуют, их экспансионистских устремлений и настойчивых стараний обратить весь мир в свою веру…