Александр Севастьянов - Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории

Однако Сталин оказался не из слабонервных, Черчилль явно переоценил его впечатлительность. Ни в Ялте, ни в Потсдаме вождь советского народа не прогнулся, побудить его к территориальным уступкам не удалось. Без малого пол-Европы отходило под контроль Советского Союза, как тогда называлась Россия, становилась, в свою очередь, нашим собственным «санитарным кордоном».

Встречаясь на этих решающих саммитах, где определялось будущее мира на десятилетия вперед, Сталин вначале не знал, что внешне оказывавший ему пиетет Черчилль втайне готовил предательский удар по союзнику. В последние месяцы войны, когда наши войска в кровопролитных сражениях овладевали Восточной Пруссией, Польшей, Югославией, Чехией, Германией, наконец, Берлином, в тишине лондонского штаба вовсю шла разработка операции под характерным названием «Немыслимое» [374]. Весь нечеловеческий цинизм, все коварство Черчилля отразились в этом названии, вся готовность этого политика в любой момент переступить любые нормы, считающиеся незыблемыми у порядочных людей.

Черчилль исходил из семи постулатов, вызванных обеспокоенностью той позицией, которую Советский Союз в лице Сталина занял на переговорах о послевоенной судьбе мира, в том числе в ходе Ялтинской конференции. Он полагал, что: во-первых, Советская Россия стала смертельной угрозой для свободного мира [375]; во-вторых, необходимо немедленно создать новый фронт против ее стремительного продвижения; в-третьих, этот фронт в Европе должен уходить как можно дальше на восток; в-четвертых, главная и подлинная цель англо-американских армий – Берлин, который ни в коем случае не должен достаться русским; в-пятых, важнейшее значение имеет освобождение Чехословакии и вступление американских войск в Прагу прежде, чем это сделают русские; в-шестых, Вена, а по существу вся Австрия, должна управляться западными державами; в-седьмых, необходимо обуздать агрессивные притязания маршала Тито в отношении Италии. Как мы знаем, англосаксам удалось осуществить только два последних пункта, то есть в целом план провалился – и именно потому, что его авторам не случилось воевать с СССР по причине своей неуверенности в победе. Впрочем, трудно сказать, как сложилась бы картина мира, если бы такая война все же началась. Возможно, на этот раз азарт Черчилля, его известная уже нам готовность ставить на карту очертя голову интересы своей страны и нации привели бы Великобританию к скорому, полному и заслуженному краху вместо той затянувшейся агонии, финальную фазу которой мы, похоже, наблюдаем в наши дни.

Так или иначе, винить Черчилля в том, что война англосаксонского мира с Советской Россией не состоялась, не приходится. Ведь план операции «Немыслимое» был своевременно и полностью подготовлен объединенным штабом планирования военного кабинета. В нем давалась стратегическая оценка обстановки и были сформулированы цели операции (главной целью постановлено: «навязать русским волю Соединенных Штатов и Британской империи»), а также приведены все необходимые тактические разработки: определены привлекаемые силы, направления ударов войск западных союзников и их вероятные результаты. В приложениях к плану были сведения о дислокации войск Красной армии и западных союзников, а также весь необходимый картографический материал. Военная кампания должна была начаться только на суше в Северо-Восточной Европе (территория к северу от линии Цвиккау – Хемниц – Дрезден – Герлиц).

Окончательно документ был готов к 22 мая 1945 года. Согласно ему, уже 1 июля 1945 года по СССР должны были ударить объединенные силы Британии и США, а возможно, и Турция.

«Быстрый успех может побудить русских хотя бы временно подчиниться нашей воле, но может и не побудить, – говорилось в плане операции. – Если они захотят тотальной войны, то они ее получат». Примечательно, что в английских документах, как правило, фигурировала не «Красная» или «советская», а «русская армия». В этом, конечно, выразилась неизменная позиция Черчилля, для которого Россия в любом обличье оставалась все той же единственной и неповторимой, глубоко ненавидимой Россией, а русские сознательно и подсознательно воспринимались как исконные враги англичан и всего «цивилизованного мира». А кроме того, послевоенный коммунистический СССР уже не был юдократическим, как в 1920 году. Такую Россию снова было не жалко.

Подводя черту под этим очень важным, на мой взгляд, эпизодом, раскрывающим отношение Черчилля к русским и России, хочу добавить красноречивую деталь.

Черчилль – внимание! – намеревался использовать против СССР вчерашнего воинского побратима, даже остатки вермахта – вчерашнего смертельного врага. Пленных немцев собирали в компактные контингенты и держали в полной готовности, немецкое оружие тщательно собирали и складировали, чтобы его легко можно было снова быстро раздать солдатам. Невозможно убедительнее подтвердить вынужденный и лицемерный характер тех союзнических отношений, которые Черчиллю пришлось заключить в свое время с русскими.

В этом парадоксальном решении сказался, кстати, и личный опыт Черчилля, вынесенный еще из Первой мировой, когда Англия, заключая договор о перемирии с Германией, предусмотрела условия, содействующие собственной интервенции в Советскую Россию. Если французы предлагали быстрое разоружение и демобилизацию германской армии, то англичане, напротив, как доносил американский генерал Блисс в октябре 1918 года, полагали, что «Германии, возможно, придется быть оплотом против русского большевизма». Поэтому статья 12 статута о перемирии по сути предписывала германским войскам оставаться в России для борьбы против советской власти до тех пор, пока союзники не смогут заменить их своими силами. Все это делалось потому, что, как записывал в те дни в своем дневнике будущий верховный главнокомандующий союзными войсками на Средиземном море и фельдмаршал (с 1943) американец Генри Вильсон, «война против бошей превращается в войну против большевиков» [376].

Черчилль и сам признавался в написанном им «Мировом кризисе» насчет беседы, состоявшейся у него с Ллойд Джорджем вечером 11 ноября 1918 года. Тогда собеседники толковали о необходимости возродить Германию для борьбы немецкими руками против Советской России. В те годы этот план провалился из-за революции в Германии, но Черчилль ничего не забыл, и в 1945 году ситуация повторилась. Менялись обстоятельства, политические фигуры, но его ненависть к русским оставалась неизменной [377]…

Черчилль – азартный политик, и если бы исполнение плана зависело только от него, кто знает, чем бы все кончилось. Но Трумэн, хотя и располагал уже атомной бомбой, проявил более благоразумия, будучи сильно впечатлен успехами Красной армии; он усомнился в том, что война с СССР принесет англосаксам желаемый результат. Его военные эксперты рекомендовали не связываться с лучшей – как уже стало ясно всем – армией мира. И он дрогнул и не поддержал проект. Немало способствовало тому, во-первых, успешное взятие русскими Берлина, а во-вторых, стремительная передислокация Красной армии 29 июня 1945 года, за день до планируемого начала новой войны (это было вызвано тем, что советская разведка добыла план операции «Немыслимое», который стал известен нашему руководству и лично Сталину). Англосаксы не посмели нанести нам предательский удар, поняв, что их планы раскрыты, – и ход истории пошел так, как он пошел, а очередная «точка невозврата» благополучно осталась позади.