Газета Завтра - Газета Завтра 6 (1210 2017)

«ЗАВТРА». Известно, что на совете факультета, обращаясь к своим коллегам в 1936 году, Иван Яковлевич сказал: «Вы, верно, думаете, что Билибин приехал умирать на родной земле?! А я приехал работать!». Давайте попробуем подробно поговорить, что было сделано за пять лет жизни в СССР, помимо преподавательской деятельности, ведь художник проделал огромную творческую работу.

Татьяна ВЕРИЖНИКОВА. Во-первых, он создал новое оформление для оперы «Сказка о царе Салтане». Со стороны Кировского театра это было довольно смелое решение, потому что уже существовали декорации Константина Коровина. Билибин предложил новую концепцию сценографии для советского музыкального театра, меняющую пространство театральных декораций. Он много и требовательно работал над этой постановкой, возражая против предложений режиссера и постановщика, предлагавших преувеличить гротеск и сатирическое начало в образе царя Салтана. Труд продолжался и днём, и ночью, а на упрёки супруги Александры Васильевны художник отвечал: «Не мешай мне. Я сейчас работаю для своего народа, вместе с Пушкиным и Римским-Корсаковым».

Параллельно Билибин занимался и книжной графикой. Это знаменитое издание «Сказки о купце Калашникове», серия иллюстраций к русским былинам. В иллюстративном цикле былин Иван Яковлевич достигмасштаба героического звучания, монументальности и чувства русского национального духа.

Перед войной Билибин работал над эскизами для постановки «Князя Игоря» в Львовском театре оперы и балета. Готовился к созданию костюмов и декораций для «Ивана Грозного» от Эйзенштейна. Он с радостью согласился на эту работу, но 21-е июня 1941 года всё изменило.

«ЗАВТРА». Пребывание Ивана Яковлевича в Ленинграде в 1941-1942 гг. стало легендарным. Ему неоднократно предлагали эвакуироваться, но он неизменно отвечал: «Из осаждённых крепостей не бегут, их защищают». В каких условиях жила семья Билибиных? Что это за подвал в Академии художеств?

Татьяна ВЕРИЖНИКОВА.У Билибина были планы – как всегда, в сентябре поехать в Крым и хотя бы месяц отдохнуть. Но как раз в сентябре 1941 года начались бомбёжки Ленинграда и появились первые признаки голода. Академия продолжала работать, студенты (за исключением добровольцев) ходили на занятия. И к ноябрю– началу декабря 1941 года стало очевидно, что нормальная жизнь невозможна. Необходимо было мужество и силы, чтобы остаться человеком, выжить и сохранить то духовное и интеллектуальное достояние, которое является основой культуры. Это было тяжело сделать. Поэтому руководство Академии и профессорско-преподавательский состав приняли решение переселиться в подвалы Академии художеств, где был организован стационар и бомбоубежище. Подвалы Академии – целый подземный город с гигантскими старинными сводами. Та часть подвала, где жили ведущие педагоги Академии, называлась «профессорский дот». Жили они там в очень суровой обстановке, практически не раздеваясь, впроголодь. В «профессорском доте» жила и супруга Ивана Яковлевича, Александра Васильевна Щекотихина-Потоцкая.

«ЗАВТРА». Как проходили последние дни в блокадном Ленинграде, когда Иван Яковлевич уже ослаб и заболел? Нет ли какой-то параллели между той сказочной Русью, которую он создал, и жуткой реальностью, которая его настигла в 1942 году? Ведь никакой кукольности, никакой декоративности в Великой Отечественной войне не было. Но эта война возродила ту монументальную мощность и духовность, то национальное, что Билибин изображал в былинах.

Татьяна ВЕРИЖНИКОВА. Положение, в котором оказался Иван Яковлевич, было тяжёлое. В январе 1942 года он всё больше и больше слабел. Он почти не покидал кровати, не хотел есть. 6 февраля Иосиф Анатольевич Бродский навестил Билибина. Описывает он его как очень похудевшего, с тёмным лицом, с горящими чёрными глазами. Бродский принёс и оставил у него на тумбочке какую-то снедь. Но Иван Яковлевич к еде не притронулся.

Они договорились встретиться 9 февраля. Но 8-го позвонили и сказали, что Ивана Яковлевича не стало. Жизнь его оборвалась, организовать похороны было трудно. Специальная бригада, созданная из оставшихся студентов, похоронила Билибина на Смоленском кладбище в братской могиле с другими профессорами, разделявшими с ним «профессорский дот». Без сомнения, война и смерть в блокаду обнажили монументальный и цельный характер художника. И его стихотворная ода на новый 1942 год, прозвучавшая в новогоднюю ночь в подвале Академии художеств, подтверждает это:

На 1942 год. Ода

Когда во дни суровой бури

Исходит кровью род людской,

Когда стал чёрным цвет лазури,

Когда и гром, и свист, и вой

Переполняют всю вселенну,

И потрясенну, и смятенну

Стеченьем горя и невзгод,

Смертей, увечий и стенаний, —

Встречаем мы наш Новый год.

Когда презренные тевтоны,

Как гнусный тать в полнощный час,

Поправ законные препоны,

Внезапно ринулись на нас;

Когда вверху стальные враны,

Бесчисленны аэропланы,

Парят, грохочут и гудят;

Бросают смертоносны бомбы;

О, сколь несчётны гекатомбы

Зиянья на земле таят!

Когда приходит час желанный,

Когда неутомимый враг,

Замедлил вдруг свой натиск бранный,

Остановил железный шаг;

Когда стеной непроходимой

Со всех концов Земли родимой

Восстал Российский наш народ;

Когда, как каменны колоссы,

Вздымаются победны Россы,

Встречаем мы наш Новый год!

Герои! Сыновья Отчизны,

За Вас, за наших славных пьём!

И пусть тевтоны правят тризны,

За них не мы слезу прольём!

Для нас и слава, и победы,

Для них — позорища и беды!

И долгий стыд, и долгий срам...

А вы, как древние герои

Эллады, Рима или Трои,

К своим вернётесь очагам.

Проходят дни, проходят годы;

Иссякнет сей кровавый пир,

Грядёт весна, пройдут невзгоды,

И снова улыбнётся мир.

И, пылью времени покрыты,

Невзгоды будут не забыты,

Но будут в памяти как сон,

Как неко сонное стенанье,

Как заглушённое рыданье

И как какой-то смутный стон...

И мы, что в этом подземелье

Уж много месяцев сидим,

Мы снедью и питьём в веселье

Себе за глад сей воздадим!

Мы голодны! И наши крохи

Малы сейчас, как неки блохи!

Но час пройдёт, и будет пир!

Мы будем есть неугомонно!

Без перерыва, непреклонно!

И пить, и петь, и славить мир!

И тост второй провозглашаем: