Коллектив авторов - Острова утопии. Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы (1940—1980-е)

В этом случае, как и во многих других интервью, Банк описывается как круг (еврейской) интеллектуальной аристократии, но этот факт становится объектом моральной критики. Информант говорит:

Так как во мне была эта гордость, то каждый раз, когда я с этим (с антисемитизмом. – М.К., Э.Н. ) сталкивался, то тут же становился евреем и заявлял об этом. В большинстве случаев они умолкали или что-нибудь [еще] происходило. Таким образом, само по себе еврейство не было важно. Оно стало проблемой, только когда я крестился. <���…> Но могу точно сказать, что с самого начала эта изначальная аура еврейства Пешта, которая была характерна и для Банка, вот это меня очень отталкивало. И я подумал, что так жить невозможно. И мой отец тоже. Мне кажется, что мой отец и мои тетки ощущали то же самое.

Стратегия ассимиляции поколения родителей – превращение в «религиозно» преданного коммунистического «воина» – была невозможна для информанта В21 в эпоху кадаровского социализма, основанного на компромиссе, пустой идеологии, фальшивой преданности и оппортунизме. В итоге он нашел духовное решение для дилеммы между [коммунистической] верой и еврейской духовностью: стал верующим христианином.

B21 рассказывает, что этот поступок дал ему возможность сохранить преемственность поколений в семье. Снова обратимся к его словам:

К счастью, [в семье] все вели себя толерантно. Хотя они не всегда были толерантными. Мое крещение вызвало настоящий скандал. Я помню, как за несколько дней до того, как я крестился, мне приснился мой дед, который был последним в нашей семье человеком, ходившим в синагогу, он подошел ко мне и спросил: что ты делаешь? Ты переходишь на сторону врага? Какой ужас! – А я ему ответил: дедушка, разве ты не видишь, как я продолжаю то, что делал ты? И тогда дедушка успокоился и ушел.

Нам удалось провести семь интервью с представителями последнего поколения Банка, проводившего там летний отдых в 1970 – 1978 годах (среди наших информантов было пятеро мужчин и две женщины). Некоторые представители предыдущих поколений могли расходиться по разным вопросам, но все они единодушно заявляли, что летний отдых в Банке к этому времени «выдохся» или, по крайней мере, начал приходить в упадок. Когда кадаровская политика консолидации и режим потребительского социализма достигли своего пика, то, по воспоминаниям опрошенных, Эстер поддалась соблазну финансового успеха. Рассказчики упоминали о проявлениях несправедливости, показывая, как Эстер отдавала предпочтение детям влиятельных начальников, и утверждали, что у нее были «любимчики».

Описываемые изменения были обусловлены причинами двух типов. С одной стороны, Э. Левелеки состарилась и из-за болезней больше не могла активно участвовать в играх, поэтому она передала значительную власть и ответственность своим помощникам-подросткам, так называемым «главам комнат». Некоторые из проинтервьюированных нами мужчин с неудовольствием вспоминали об этом, так как главы комнат получили возможность вести себя жестоко и деспотично.

С другой стороны, сам статус отдыха в Банке изменился под воздействием нескольких факторов. На первую половину 1970-х пришелся расцвет эпохи Кадара, Венгрия считалась «самым счастливым бараком» cоветского блока: в обмен на политическое равнодушие большинство населения получило более высокий уровень жизни, чем в соседних странах. Были узаконены небольшие частные предприятия, что же касается культурного потребления, то категория «терпимого» в культурной политике становилась все более неясной и широкой. На этом фоне летний отдых в Банке превратился в особый потребительский товар для привилегированных людей, который доставали «из-под прилавка» и по блату. По словам одного из интервьюируемых, «…в начале 1970-х Эстер начала развивать собственный маркетинг. Вот тогда начали приезжать дети знаменитостей <���…>. Отдых в Банке стал дороже. В результате исчезли некоторые из прежних гостей – дети из интеллигентных семей победнее». Что характерно, шестеро из семи интервьюируемых происходили из семей известных и признанных деятелей искусства того времени – режиссеров, художника, актеров.

Представляется, что для интервьюируемых внутренний мир Банка или, точнее, отношение «банкийства» к окружающему миру представлен в рассказах о личных карьерах, профессиональной деятельности, поколенческих ролях интервьюируемых и далеко не в последнюю очередь об их еврействе, а значит, может быть точно воплощен в ситуациях привилегированности.

Четыре интервью связывают привилегию «банкийства» с творчеством и искусством. Эти люди описывают Банк как красочный, творческий и невыразимо волшебный мир, как нетипичную для того времени среду, которая выступала альтернативой по отношению к серым будням социалистического государства. В этих интервью классовый габитус и элитарное положение воспринимаются как сами собой разумеющиеся. Они остаются не отрефлексированными и ассоциируются прежде всего с искусством – с творческой деятельностью родителей, с системой ценностей Банка и с последующей жизнью самих интервьюируемых.

В то же время в рассказах информантов В13, В19 и В6 привилегированное положение Банка тесно связывается с ощущением ими собственного еврейства. Пусть разными способами, но все они описывают эту связь как опыт, характерный для их поколения.

Нарратив информанта В19 фрагментарен и бессвязен. Основными структурными линиями рассказа о ее жизни являются еврейская идентичность рассказчицы и ее нынешнее неустойчивое психическое состояние (незадолго до того, как дать интервью, она проходила лечение). В ее интервью Банк описывается как место, где была раскрыта ее семейная тайна.

За ежедневными делами было видно, что это прежде всего место отдыха для еврейских интеллектуальных детей. А я знала только, что это было интеллектуальным местом и что я возвращалась домой, получив нечто, отличавшееся от того, что я получала обычно в течение года. Только летом после восьмого класса я узнала, что в Банке я была еврейкой и все с этим связанное <���…> из довольно забавного разговора с одним из «глав комнат». После этого я вернулась домой и устроила там скандал, спрашивая, почему мне раньше об этом ничего не рассказывали.

В19 провела свое отрочество в поисках идентичности. Ее бунт против родителей проявлялся в желании менять школы и посещать единственную в Венгрии школу, где в старших классах было еврейское отделение, – в итоге она все же не стала туда поступать. Хотя другие интервьюируемые говорили нам, что еврейство регулярно обсуждалось детьми в Банке, информант В19 смогла осознать свое скрытое еврейство не так: