Захар Прилепин - Не чужая смута. Один день – один год (сборник)

Многие из близких друзей теперь инвалиды.

…С той стороной — я мириться не буду. А всех “мирил” провожу на могилку к пацанам. Да, я обозлился. Моего сослуживца, после долгих побоев, застрелили и бросили в кусты. А второго — наряжали в женское платье и подвешивали на петле, не раз. У нас такого обращения с пленными не было. Ну, побили раз плотно, а потом максимум — заставляли прыгать и орать их сокровенное: кто не скачет, тот…

Да и бабушку, которая к нам выскочила из одного дома, причитая, что укры к ней в дом попали — а на ней халат дымился, — мне не забыть. И мужика помню, пришедшего пьяным с годовалым ребенком на наш блокпост: у него жену разорвало на куски после первого полёта “сушек” над Иловайском. И девчонок изнасилованных. И детей, убитых в Донецке на футбольном поле. А они, суки наглые, всё поют себе любимую песню про распятых мальчиков…

Многое я понял ещё во время первого штурма Иловайска, когда люди, которые находятся рядом с тобой, на глазах превращаются в былинных персонажей. Не все, конечно, — но самых смелых хватает для нужного сопротивления и чтоб ободрить других.

В какого бы мудака и мизантропа жизнь меня ни превратила, в чулане памяти останутся моменты настоящего героизма на войне.

В том же Иловайске девчонки — поварихи и медички — всего с тремя мужиками-бойцами держали оборону бригадного дома, и на крики укров “Сучки, сдавайтесь!” отвечали: “Донбасс не сдаётся!” — и кидали в них гранаты через окно.

И как мы стояли на блокпосту, когда нас глушили со всех сторон. У нас уже почти не было б/к, и не было связи; и командир принял решение держаться до того момента, пока не останется по рожку патронов — и лишь в этом случае отходить. И мы тогда, благодаря его стойкости, всё сделали правильно.

А Гиви, не спавший неделями и посыпавший укров из всего тяжёлого?

Да всё, что творилось тогда рядом с нами и на других направлениях, показало мне, что, со всеми нашими ужасными ошибками, мы умеем воевать.

Поэтому даже если представить самый нереальный вариант — при котором у ополченцев не осталось бы ничего, кроме стрелкового оружия, — я всё равно не поверю в захват и поражение Донбасса. Просто всё будет ещё ужасней и кровавей — с ужасными городскими боями.

В полный военный захват, думаю, и сами укры не верят. Единственный их шанс — купить верха, чтоб всё было по-старому, только мы при этом будем одевать георгиевские ленточки на 9 Мая и говорить на русском свободно.

Но… будем верить в лучшее».

Фамилия этого ополченца: Есеналиев. Мне почему-то кажется неслучайным, что в корне его казахской фамилии спрятан «Есенин». Недаром он там спрятался.

Центральная российская пресса публикует статью о том, как на саммите «большой двадцатки» в Австралии пытались издеваться над Путиным: в аэропорту встретили какие-то клерки, гостиницу дали четырёхзвёздочную, на одной из совместных фотографий поставили с краю и тому подобная ерунда.

Впрочем, совершенно очевидно наслаждение автора, когда он начинает рассказывать, как, в противовес Путину, встречали Обаму, как все вокруг него суетились, как американский спецназ высаживал (или засаживал?) его из вертолёта и так далее.

Под статьей 25 тысяч лайков — видимо, весь Марш мира сбежался на радостях. Ликование. Маленькое народное ликование.

Мой в прошлом близкий товарищ, любящий всяческую объективность, сетует в своих записях, что ему тоже обидно за президента — всё-таки это и его президент.

Но виноватые быстро находятся — это, конечно же, патриоты, радовавшиеся аннексии Крыма и всем последующим делам. Это из-за них всё, понял мой товарищ. Сразу же было ясно, что дело закончится санкциями и унижением, пишет мой товарищ. Думать надо было, уверяет он. И всячески обзывает этих самых патриотов.

Иначе говоря: не надо было трогать Крым и Донбасс, пусть всё идёт как идёт — и Путина не сажали бы за отдельный столик, а пригласили бы за общий, и относились бы к нему так же уважительно, как к главе ЮАР, Польши и Южной Кореи. Был бы большой человек, а не изгой.

Логика!

Философ и художник Максим Кантор очень кстати вспомнил, что, когда входил Сталин на подобных встречах — все вставали. Черчилль один раз хотел остаться сидеть, но не смог. Что-то его подняло вверх. В этом, пишет Кантор, разница между гигантом и шпаной.

И, не поверите, пост Кантора цитирует прогрессивная публика.

По-моему, это прелестно.

Путин — сколько там? — четырнадцать лет у власти? У Сталина как раз на четырнадцатом году был 1938 год. Он уже хорошо поработал к тому времени.

То есть, иначе формулируя, для того, чтоб перед Путиным вставали, Путину сначала нужно посадить Кантора, и всех, кто там налайкал полную лужу под его постом.

Или, может, пусть лучше не встают?

Мы, впрочем, забыли, что это мистическое вставание перед Сталиным началось ещё позже: когда он попилил и Польшу, и Финляндию, вывез самую беспокойную часть Прибалтики и Западенщины на Колыму, временно переселил крымских татар, поставил на место Японию и нарисовал карту Европы так, как ему нравилось.

Короче, Путин, не будь шпаной. Веди себя прилично. Как Сталин. Прогрессивная общественность просит.

Разница в восприятии происходящего с Россией противоборствующими сторонами — одна, но она ключевая.

Да, кризис, да, заслужили.

Но одни считают, что заслужили за «крымнаш» и «имперские амбиции».

А мы говорим: заслужили ровно за то, о чём мы, мракобесы и регрессивные люди, говорили последнюю четверть века, — нельзя суверенной стране, имеющей суверенные интересы, быть до такой степени вписанной в мировой валютный рынок, международные финансовые махинации, банковские мыльные пузыри, нельзя было до такой степени расплодить фонды, паразитирующие на перегоне денег из пустого в порожнее, — рано или поздно, говорили мы, всю эту систему придётся переделывать.

Россия, даже если бы победила всю на свете коррупцию, не смогла бы стать с экономической точки зрения частью «цивилизованного европейского мира».

Об этом знают в Китае и в Индии, об этом знают в части стран Латинской Америки, и в Северной Корее, да, об этом прекрасно знают.

Независимость стоит дорого. Независимость стоит дороже всего.

Потому что эта независимость — и есть наша свобода.

Никакой паники. Кризис в той или иной форме неизбежно случился бы. Он обязан был случиться.

Это закономерный финал не «крымнашисткого» марша, а всего того, что началось в 1986 году и стало новым законом в 1991 году.

Кантор снова даёт огня. Цитируем!

«…следовало сказать, что стихи “Клеветникам” — ходульные и глупые, этакое поэтическое камер-юнкерство. Но мы ведь стесняемся — как можно? К тому же вот и Бродский оскоромился, написал имперские стихи про Украину: “плюнуть, что ли, в Днипро” — и нельзя же сказать, что Бродский писал много кокетливых и глупых строк, заигрался в Вергилия при империи. Так не принято говорить в интеллигентных кругах, вот и промолчали. Достоевский был империалистом, бесспорно; были служаки: Симонов, и Фадеев…»