Захар Прилепин - Не чужая смута. Один день – один год (сборник)

Всё это «евразийство», вся эта «Другая Россия», весь этот синтез «правого» и «левого».

У нас многие думали, что всё это — позапрошлый век, что это забавы городских сумасшедших и политических маргиналов. А потом вдруг выяснилось, что всё это работает и неожиданно оживает с такой силой, что не только отдельная Украина заваливается набок — но всё человечество начинает резонировать.

Журналистка Ксения Собчак интересуется в Твиттере: «Кто же устраивает этот адский военный туризм Кобзону, Скляру и актёру Пореченкову?»

Я так понимаю, вопрос заключается в том: есть ли длинная рука Кремля за всеми этими историями.

За всех не скажу (хотя подозреваю, что и в случае Кобзона и Пореченкова — это личная инициатива) — а вот Скляр приехал сюда следующим образом.

Мы с ним встретились в Москве, практически случайно.

Я говорю:

— Саш, я еду в Луганск, везу гуманитарку, поедешь выступить?

Он тут же:

— Да!

Вот так делается «адский военный туризм».

Я заехал в Луганск, осмотрелся, потом вернулся и встретил Скляра — перевёз через границу и привёз в Луганск, где он отыграл пять концертов за два дня.

Если какие-то известные исполнители хотят «адского военного туризма» — могу устроить.

…В Луганске общаюсь с одним специалистом.

Он говорит:

— Ты что, на своей машине приехал?

Я говорю:

— Ну да, а на чьей же.

— Ну ты же договорился «там»? — и показывает пальцем вверх. — Тебя же кто-то прикрывает.

— Да нет, никто не прикрывает. Взял и заехал. На своей удобней — ни от кого не зависишь — еду куда хочу.

Он смотрит на меня и пытается понять: отморозок я или разыгрываю его.

Решил, что разыгрываю.

Он засмеялся, хлопнул меня по плечу:

— Ладно, ладно, понял я всё.

Автоинспекции здесь нет совсем на дорогах.

Очень удобно. На блокпостах стоят приветливые ребята, которые просто проверяют документы. Никаких особых пропусков не надо.

На днях российские журналисты в Донецке проехали наш блокпост и оказались на следующем блокпосту — уже украинском. Их отпустили обратно. Нехотя, но отпустили. Мы тоже вчера чуть так не выехали в ту сторону. Не уверен, что нас бы отпустили — у меня в машине сидели два ополченца.

Недавно праздновали двухсотлетний юбилей Лермонтова — я ещё в Чечне, в девяностые, заметил, что русские поэты перестали ездить на войну, традиция Лермонтова, Гумилёва, Тихонова и Симонова словно бы прервалась.

Молодая русская поэзия свелась к частному лирическому высказыванию («я поранил палец, видите — болит»). Представить поэта, который напишет «Полтаву», «Двенадцать», «Пугачёва» или «Хорошо», — невозможно. Поэт утратил длинное дыхание, его дыхалки — только до курилки дойти хватает.

Люди не помнят современных стихов не потому, что стихи стали плохими (много прекрасных стихов пишется, очень много), — а потому, что эти стихи, в целом, мало кого касаются, кроме самого сочинителя.

Молодые поэты всё реже мыслят масштабами державными, национальными, имперскими — хотя ещё Бродский продолжал эту традицию — в том числе через Ахматову и Цватаеву, Пастернака и Мандельштама.

По сути, то, что наблюдалось в Чечне (отсутствие поэтов и поэтических рефлексий по поводу этой трагедии), — наблюдается и в Новороссии. Сложно представить младого поэта, который туда доберётся. Современные российские поэты нового поколения всё больше стремятся в Киев.

Зато Новороссия может дать нам нового поэта.

В середине ноября Порошенко объявил о желании мира. Он не желает, чтоб кто-нибудь кое-где у нас порой разжигал третью мировую. Кого же он имеет в виду?

На первый взгляд, может показаться, что Порошенко понадобилось немногим меньше полугода, чтоб дойти до мысли о мире.

На самом деле ему понадобилась всего неделя. Последняя неделя.

В конце октября украинцы, понукаемые своими советниками из-за кордона, решили устроить блицкриг. Решить проблему сепаратизма раз и навсегда.

Это в любом случае было безумием. По самым внешним прикидкам, в Донецке стоит до десяти тысяч ополченцев — большинство обстрелянные ребята с безупречным боевым опытом, и в Луганске ещё тысяч пять.

Там из каждого дома и в Донецке, и в Луганске можно устроить сталинградский дом Павлова — а украинские подразделения это, как ни крути, не Красная армия под Сталинградом.

Но советники… советники настоятельно советовали Порошенко устроить ад и фейерверк.

Кряхтя и всё проклиная, Порошенко дал приказ частям собраться в указанном месте, расставить свои гаубицы и развернуть знамёна.

Наступление должно было начаться в районе 7 ноября. В Киеве, как мы заметили, имеют слабость всякий раз приурочивать очередной блицкриг к какой-нибудь дате, важной для москалей.

Но тут случилось непредвиденное. Которое, впрочем, можно было предвидеть.

В первые дни ноября ополченцы вырыли из-под земли некоторое количество «Градов». Ну, или не ополченцы и не вырыли. Колонны шли в город с завидным постоянством.

Энное количество артиллерии и бронетехники заняли позиции ровно напротив украинских позиций.

И. Накануне. Запланированного. Блицкрига…

…Началась тотальная бомбёжка украинских позиций. Их бомбили непрестанно два дня и местами срыли там всё на два метра в глубину.

Киев предпринял судорожные попытки (две или три) совершить танковые атаки в разных местах (где не бомбили) под Донецком и под Луганском — но и они закончились ничем. (Одну из атак отбило подразделение «Интербригад» — проще говоря: нацболы.)

И тут, наконец, Порошенко произнёс ключевые слова: нужен мир, третья мировая не нужна. Кто бы спорил.

…Вся вышеописанная ситуация важна чем.

Планета сегодня устроена так, что могут случиться наиважнейшие события, и о них нам никто не расскажет.

Вот они случились — и тишина.

Киев не расскажет, потому что у них произошёл облом и блицкриг провалился.

Москва не расскажет, потому что она тут вообще ни при чём: какой блицкриг? Вы что? Мы ничего об этом не знаем.

Украинские солдаты не расскажут об этом, потому что их Родина об этом не спрашивает. Но когда я общался с украинскими пленными, взятыми на мариупольском направлении — в то ещё, прошлое наступление, когда некие «вежливые люди» прошли за пару суток двести километров, как сквозь масло, — пленные говорили мужественно, откровенно и просто: мы не видели никакого противника — русские бомбят так, что не остаётся вообще ничего ни от каких укреплений: когда русские приходят — нас уже нет.

США не расскажут, потому что у них тоже постоянный облом с этим Порошенко.

Ополченцы тоже не расскажут. У них своих забот хватает. Да и вообще они не очень разговорчивы.