Михаил Делягин - Империя в прыжке. Китай изнутри...

Снижающиеся благодаря сланцевой революции на американском рынке цены на газ (до самого низкого уровня в мире — менее 100 долл. за тыс. куб. м) и быстрая переориентация на него энергетики потянули за собой цены на уголь и на нефть. В результате снижение цены энергии на либерализованном американском рынке, хотя и оказалось заметно меньше пикового, достигнутого в апреле 2012 года (68 долл. за тыс. куб. м газа — при том, что за несколько лет до этого пиковые максимумы на отдельных рынках превышали 600 долл.), в целом производит впечатление устойчивого. Этот эффект, хотя, вероятно, и в меньших масштабах, чем в настоящее время, сохранится (в том числе в силу мер государственного регулирования: пока администрация США одобрила лишь два проекта по экспорту сжиженного природного газа) даже в маловероятном случае начала широкого экспорта американского газа.

Удешевление энергии не просто заметно поддерживает конкурентоспособность США в условиях приближения острой фазы глобального кризиса, но и способствует их реиндустриализации, создавая условия для реализации соответствующей государственной программы. По имеющимся оценкам, около четверти промышленных производств, выведенных из США в другие регионы с начала 90-х годов, до 2020 года вернутся на их территорию.

Применение сланцевых технологий в Европе (включая Польшу и Украину), несмотря на принятое Великобританией решение, разрешающее их применение примерно на половине территории страны, включая заповедники, [177]в настоящее время маловероятно — как из-за существенного ущерба, наносимого поверхности земли, и угрозы землетрясений (что позволяет вести полноценную разработку месторождений лишь в малонаселенных районах), так и из-за сложности самих технологий, объективно ограничивающих число способных эффективно применять их специалистов. В Польше разведывательное бурение, проводившееся в крупном Подляшском бассейне в 2010–2011 годах, показало: сланцевый газ содержит там лишь 20 % метана, что практически не позволяет использовать его (да и обычный газ, имеющийся в Польше, содержит слишком много азота и углекислого газа) [178]. В других польских бассейнах содержание метана в газе может быть выше, но пока нет сообщений даже о сколь-нибудь масштабном успешном разведывательном бурении; обширный опыт бурения 50 разнообразных скважин к настоящему времени в целом отрицателен.

Характерно, что и украинское руководство в последний год существования режима Януковича успело переориентироваться в своих обещаниях «светлого будущего» и «энергонезависимости от России» со сланцевого газа на использование водоугольного топлива по советским технологиям, доработанным в Китае и в настоящее время принадлежащим китайским компаниям. Намерения некоторых украинских политиков опереться на собственный газ (в 2013 году обеспечивавший лишь 20 из 48 потребляемых Украиной млрд. куб. м) по-прежнему представляются иллюзорными как из-за ограниченности доступных ресурсов и технологий, так и из-за низкокалорийности основной части украинского газа. Даже американская Shell, с планами которой по освоению сланцевого газа многие связывали нацистский государственный переворот, организованный США на Украине, и спровоцированную ими гражданскую войну (хотя значительные запасы сланцевого газа, по оценкам, находятся и в районах, не затронутых боевыми действиями), под благовидным предлогом объявила в середине 2014 года о приостановке работ по освоению украинских сланцевых месторождений.

Благодаря локализации — по крайней мере, в течение обозримого будущего — «сланцевой революции» в США, глобальный рынок энергоносителей сегментировался (а по сути дела, распался как единый рынок), как и предполагалось аналитиками (в том числе Института проблем глобализации) еще в начале 2000-х годов. Неточность тогдашних прогнозов заключалась лишь в причине сегментации: она оказалась не военно-политической (при которой США выполняли бы волевое решение обеспечивать продажу энергоносители своим потребителям и, возможно, партнерам по дешевой «внутренней» цене, а всем остальным по высокой мировой), но более глубокой и фундаментальной — сугубо технологической. Несмотря на эту неточность, результативная часть тогдашних прогнозов оказалась верной: США превращаются в «зону дешевой энергии» подобно той, какой был когда-то Советский Союз и получающие от него энергоносители страны СЭВ. [179]

Цена газа в регионах мира

Источник: МВФ, расчеты РИА-Рейтинг

«Сланцевая революция» стала первой технологической новацией нового времени, связанной с информационными технологиями, которые, интегрируясь со старыми индустриальными технологиями, коренным образом преобразуют их, обеспечивая принципиально новое качество.

Однако это — лишь начало новой эпохи.

Причина ее наступления — не только продолжающаяся коммерциализация технологических принципов, открытых «на излете» холодной войны, но и неумолимая логика развития глобального экономического кризиса.

«Старая модель отмирает», «капитализм исчерпан» и даже кажущееся нелепым «частная собственность умерла» — лишь внешние проявления общей закономерности: загнивание глобальных монополий, описанное выше и являющееся сутью современного глобального кризиса, будет продолжаться беспрепятственно вплоть до своего логического завершения, — срыва мира в глобальную депрессию.

Она будет страшнее Великой депрессии, начавшейся в 1929 году, так как будет порождать войны, но не заканчиваться ими.

Ведь из Великой депрессии мир вышел благодаря Второй мировой войне потому, что в ее ходе количество макрорегионов сократилось с пяти (США, Британская империя, объединенная Гитлером Европа, Советский Союз, японская тихоокеанская «зона сопроцветания») до двух (американский Запад и советский «социалистический лагерь»). В результате расширения этих двух макрорегионов в каждом из них усилилась конкуренция, существенно снизив уровень монополизма, ограничив возможности монополий и дав им новые пространства для освоения.

Поражение Советского Союза в холодной войне привело к захвату советского макрорегиона американским и дало последнему два десятилетия развития, в ходе которого его монополии, ставшие глобальными, захватывали новые ресурсы (в том числе технологические) и рынки, становясь глобальными.

Однако новая, глобальная депрессия, в которую сорвется мир, будет сопровождаться не укрупнением имеющихся макрорегионов (глобальный рынок один, укрупняться некуда), а, наоборот, распадом большинства глобальных рынков (понятно, что, например, глобальный рынок связи и Интернет, скорее всего, сохранятся) на макрорегионы. Таким образом, ее характер будет качественно отличаться от Великой депрессии: разрушения будут вызваны не загниванием монополий на имеющихся рынках, а их раздроблением, разъединением, уменьшением в размерах.