Михаил Делягин - Империя в прыжке. Китай изнутри...

Если им удастся защитить свои интересы, не дать поменять их местами с внутренними регионами и избежать «раскулачивания», пусть даже и мягкого, — они заблокируют развитие Китая и столкнут его в пропасть социально-политического хаоса.

Несмотря на по-прежнему высокую управляемость китайского общества, такой сценарий развития (если, конечно, китайское государство не сможет внезапно осуществить резких изменений условий развития своего общества) представляется весьма вероятным.

Исторической особенностью Китая является его глубочайшая этническая и языковая разнородность. Несмотря на то, что формально 90 % населения страны является этническими ханьцами, принадлежность к различным народностям, политически объединенным в это понятие, остается значимой и в повседневной жизни, и в управленческой практике.

Современный китайский язык на базе пекинского диалекта, общий для всей страны, стал таковым исторически совершенно недавно — лишь после провозглашения нового Китая (кстати, объединивший страну общим языком Мао Цзэдун им не владел: он говорил по-хунаньски, что создавало большие трудности в понимании его слов).

Но и сегодня китайцы с севера и юга резко отличаются по своему внешнему виду (северяне заметно выше ростом, у южан темнее кожа); язык же сильно различается порой даже у соседних провинций.

Эти противоречия несколько сгладились в результате внутренней миграции огромных масс населения при строительстве крупных промышленных и инфраструктурных объектов, а также благодаря длительному уверенному экономическому подъему прибрежной зоны; однако в то же время они кардинально усугубили неравномерность роста и несправедливость распределения общественного богатства. Ведь понятно, что получившие доступ к тем или иным ресурсам (в данном контексте неважно, путем самоотверженного труда, интенсивного развития бизнеса или оголтелой коррупции) в первую очередь делились ими (в том числе привлекая к сотрудничеству и используя в качестве помощников) с этнически и культурно близкими им людьми.

В результате внутриханьские этнические различия в культурном плане сгладились незначительно, а в социальном, по-видимому, даже усилились.

Углубились и социальные различия с малыми (по меркам КНР) некитайскими народами (прежде всего с монголами и корейцами): в силу отсутствия у них политического лобби (так как они воспринимаются как чужаки) их территории развиваются относительно слабо, а ассимиляция их представителей затруднена стихийно-этническим характером китайского общества.

В Тибете же и Синьцзян-Уйгурском автономном районе коренные народы и вовсе противостоят ассимиляционной политике китайского центра, что неоднократно приводило к волнениям, столкновениям и даже восстаниям, — и экономическое развитие, связанное, прежде всего, с ханьцами, лишь усиливает напряжение.

Один из авторов, побывавший в Лхасе за год до волнений 2008 года, обнаружил среди сувениров в киоске на ее центральной площади никелированный патрон от крупнокалиберного пулемета, украшенный иероглифической надписью «Привет из Лхасы». Двусмысленность такого сувенира, ориентированного именно на китайских туристов, представляется вполне очевидной.

Следует отметить, что китайское государство не проводит репрессивной этнической политики. Более того: оно стремится к сохранению малых народов, которые могут исчезнуть в силу стихийной ассимиляции. Так, ограничение рождаемости не распространяется на их представителей, — в том числе и на представителей народов, которые слишком малы для того, чтобы иметь возможность отстаивать свои права или просто никогда не демонстрировали сколь-нибудь заметной антиханьской политической активности. Поэтому исключение из репрессивной демографической политики неханьского населения вызвано не его протестами, а, напротив, заботой о нем китайского государства.

Распространенные представления о жестоком отношении китайского государства к неханьским народам, проживающим в Китае, в целом неверны; за исключением подавления политических протестов и решения вопросов власти государство, скорее, существенно смягчает бытовой ханьский национализм, носители которого по исторической традиции воспринимают все остальные народы как варваров, лишенных истинной культуры и навыков правильной жизни, — и, соответственно, не имеющих права претендовать на равноправие, по крайней мере, в чувствительных сферах общественной жизни.

Классическим примером преувеличения репрессивной и недооценки цивилизующей роли китайского государства является завоевание Тибета.

Пример 24

Независимый Тибет: теологический ад Средневековья

Оккупация китайскими войсками Тибета прошла удивительно легко.

В 1951 году после поражения в одном-единственном сражении (численность всех китайских войск, направленных на Тибет, составляла лишь 20 тыс. чел.) тибетские власти подписали договор о «мирном присоединении» де-факто независимой тогда территории к Китаю, по которой Тибет лишался права внешней политики, а на его территории размещалась китайская армия. Кроме того, китайцы настояли на снижении ссудного процента, строительстве больниц и дорог. Все остальные нормы жизни оставались без изменений.

В 1959 году восстание тибетцев закончилось поражением и полной оккупацией, — однако ни в первом, ни во втором случае не было ни серьезного сопротивления, ни партизанской войны, естественной для в значительной степени кочевого народа, живущего в горах.

А ведь китайцы крайне плохо чувствуют себя в условиях высокогорья, — и, несмотря на все преимущества регулярной армии и перевес в технике, просто должны были понести большие потери против горцев, сражающихся за свою свободу у себя дома (стоит помнить, что кочевники, как правило, имеют стрелковое оружие и прекрасно умеют его использовать).

Однако этого не произошло: сопротивление в обоих случаях было крайне слабым.

Причина, насколько можно понять, кроется в характере тибетской власти, — теологической диктатуры, средневековой по своей сути и настолько жестокой, что ее просто некому оказалось защищать. Она сохраняла практически полную автономию от Китая и при императоре, и во время буржуазно-демократической революции, при Чан Кайши: принадлежность к единому государству носила почти исключительно внешнеполитический характер, так что в 1951 году Мао Цзэдун просто восстановил многовековое статус-кво. Новым было размещение войск, — однако оно, скорее всего, было вызвано активностью внешних сил (в то время в первую очередь Великобритании) и попыткой тибетской верхушки создать государство, независимое от Китая не только реально, но и формально.