Михаил Делягин - Империя в прыжке. Китай изнутри...

Первые демонстрации состоялись в начале декабря 1986 года в провинции Аньхуэй (родине китайской экономической реформы, что символично) и были немногочисленными: в них участвовало около 5 тыс. чел. Однако они выбросили лозунг «Без демократии нет реформ» — и он нашел живой отклик в стране: демонстрации быстро охватили Ухань, Шэнь-чжэнь и даже Шанхай, где к протесту присоединились рабочие и где он перерос в схватки с полицией.

Призывы покончить с бюрократией и коррупцией перемежались с требованиями свободы слова, а также демократизации выборов, увеличения представительства во власти интеллигенции и студенчества; дошло до восхвалений Сунь Ятсена, что при всей внешней невинности было в коммунистическом государстве страшной крамолой.

Протесты нарастали стремительно: уже в конце декабря, то есть менее чем за месяц, волнение перекинулось на Тяньцзинь и Пекин; всего в демонстрациях участвовали студенты 150 вузов в 17 городах.

Отчасти демонстрации были вызваны примером студенческих волнений в соседних странах — Южной Корее, на Филиппинах (где в феврале 1986 года студенческие демонстрации привели к падению режима Маркоса) и на Тайване, где в их результате возникла первая оппозиционная партия, а затем было отменено действовавшее на протяжении всей его истории военное положение.

Как правило, в Китае народное движение становится заметным, если соответствует интересам той или иной группировки правящей бюрократии и потому получает он нее разнообразную «подпитку» — от интеллектуальной до финансовой и военной.

Народные протесты декабря 1986 года не были исключением: начавшись стихийно, они были неявно поддержаны наиболее радикальными реформаторами китайского руководства во главе с генсеком Ху Яобаном. Единству «прагматической» фракции, сложившейся в борьбе с последышами Мао, пришел конец: надвигался тяжелейший политический кризис.

Радикалы предполагали ослабить политические ограничения, кардинально уменьшив контроль КПК за жизнью общества, так же, как были ослаблены ограничения экономические, полагая, что финансовые диспропорции порождены прежде всего перекосом между этими ключевым сферами: опережением экономических реформ по сравнению с политическими.

Подобное самоубийство совершила КПСС, — но в Советском Союзе ключевым фактором стало влияние КГБ, всерьез боровшегося с партией за власть и инициировавшего ради ее дискредитации не только демократическое, но и национальное движение, не говоря уже о культурной и политической активности криминалитета.

В постмаоистском Китае подобная самостоятельность госбезопасности (или другой силовой структуры) была невозможна: после смерти единоличного лидера прошло слишком мало времени, и различные фрагменты государственной бюрократии просто не успели обрести собственного самосознания.

Да и новые лидеры Китая, которые, в отличие от позднесоветских вождей, прошли страшную школу тоталитаризма только что, а не поколение назад, и в массе своей лично участвовали в чудовищной гражданской войне, были жестокими и зоркими: они заметили бы подобную самодеятельность и ни при каких условиях не простили бы ее.

Уже в середине января 1987 года, менее чем через полтора месяца после начала протестов, генеральный секретарь ЦК КПК Ху Яобан был отправлен в отставку. Характерно, что против него были выдвинуты обвинения не только в поддержке «буржуазной либерализации», но и в чрезмерном форсировании экономической реформы: руководство Китая вполне отчетливо сознавало, что катализатором политического недовольства стали в первую очередь экономические ошибки.

Связь протестов с высшим политическим руководством страны наглядно иллюстрируется их прекращением после отставки Ху Яобана.

Возможность политических преобразований была обсуждена лишь в сентябре 1987 года, — на очередном, что подчеркивало в пропагандистских целях отсутствие серьезных проблем, XIII съезде КПК.

Устранив политического противника, руководители Китая, как положено, взяли на вооружение конструктивную часть его подходов: было официально заявлено, что экономические преобразования и раскрепощение частной инициативы должны сопровождаться построением «социалистической политической демократии». Под последней понималось строгое разделение партийного и хозяйственного руководства, реструктуризация аппарата управления ради изживания бюрократизма, изменение системы подбора и продвижения кадров.

Чжао Цзыян провел решение о законодательном разделении всех госслужащих на административных (полномочия которых и контроль за которыми оговаривались в конституции) и профессиональных, назначаемых на открытом конкурсе по итогам экзаменов, деятельность которых должна была регламентироваться законом о госслужбе. [112]

По поручению руководства прорабатывались даже планы демократизации механизмов формирования представительной власти, — вплоть до альтернативных выборов их низших уровней с участием самовыдвиженцев. Съезд особо подчеркнул необходимость «демократических» выборов.

Понятно, что все это вызвало глубокую настороженность партхозноменклатуры по отношению к Чжао Цзыяну, ассоциировавшему себя с соответствующими переменами (Дэн Сяопин, опиравшийся на ганьбу как ключевую политическую силу, в данном потенциально опасном вопросе предусмотрительно пропустил вперед своего ставленника), и сыграло серьезную отягчающую роль в его последующей судьбе.

Но, как и у Сталина в 1936 году, до реализации политических реформ не дошло, хотя и по иной причине. Плавность преобразований и их первоначальная отработка на нижних уровнях управления, хотя и вызывали тревогу, не создавали непосредственной угрозы партхозноменклатуре и потому не спровоцировали ее восстания и энергичного уничтожения потенциальных конкурентов, ставшего основным содержанием советского Большого террора 1937–1938 годов.

Однако победа над политическим противником, продвижение на ключевые посты своих верных назначенцев (генсеком стал следующий выдвиженец Дэн Сяопина — покинувший ради этого назначения кресло премьера Чжао Цзыян), затухание протестов создало у руководства Китая своего рода «головокружение от успехов».

В результате, занявшись стратегической перспективой, оно не преодолело текущих экономических проблем, бывших глубинными причинами протеста, что сделало неизбежным их повторение.

Однако на XIII съезде ситуация еще казалась вполне благоприятной.

Было констатировано, что к 1990 году за счет удвоения среднедушевого ВНП по сравнению с 1980 годом удастся решить проблему обеспечения населения продовольствием и одеждой. Задача достичь уровня «обогреть и накормить каждую семью» («вэньбао шуйпин») являлась тактической, и ее решение представлялось очевидным.