Егений Рябцев - Чеченские лабиринты. Устами журналистов. Книга 1

«Между прочим, шариат рекомендует прощать обидчиков, а если уж мстить — то только виновному, — рассказывал Алексей Кудрявцев. — Видимо, поэтому чеченский вождь шейх Мансур в конце XVIII века пытался отменить кровавую месть. Вторую попытку предпринял имам Шамиль, в государстве которого — на части территории современного Дагестана и Чечни — царили строгие шариатские порядки. Советская власть, введя на Кавказе советские правовые нормы, тоже пыталась смягчить институт кровавой мести, это привело к тому, что тюрьмы переполнились убийцами-«кровниками», которые отомстили за своих близких».

По сей день этот обычай кровной мести распространен на Северном Кавказе, и, судя по всему, горцы не намерены от него отказываться. Во всяком случае, страх перед отмщением там у людей гораздо сильнее, чем перед уголовным кодексом…»

Последние лет десять нам многозначительно намекают, что все крупнейшие аферы готовятся и планируются кем-то на самом верху, «в высших эшелонах власти». Вот только обычно не говорят, кем именно.

Профессор Москаленко никогда не любил спешки в серьезных делах и душу отводил в рассуждениях о чеченском бедламе:

«Ишь, для Ельцина война обернулась позором… Не стратегон… Суета, как говорят, нужна при ловле блох. Вот зерно, прежде чем дать всходы, созревает в земле, наливаясь соками. Так и мысль — она сперва должна вызреть, обрести силу, а уж потом с ней можно и к людям идти. А Борис Николаевич поторопился. Мысли-то у него не поспели, а он уже шандарахнул огнем бездумно по кавказским кварталам. Ох, господи, господи, так и голову он свою расшиб. Спрятать бы его в сарае, в бурте кизяков вместо белокаменных стен, а потом повозить по улицам разрушенного Грозного, да детей пустить, чтобы поплевали в дядьку-убийцу. И Ельцин сковырнулся бы от сердечного приступа в мир иной…

— Может мне почитать вслух Вам газеты, друзья? — перебила молчание сына и мужа Лидия Игнатьевна. — Смотрите, Николай Чаплыгин в «Аргументах и фактах» в комментарии «Всем известные неизвестные» чуть-чуть приоткрыл штору за окнами кремлевского Дворца…»

— Валяй, мама, — кивнул ей в ответ сын.

— Нет, мамзель, ты отковырни суть чуши и тлена политических особ… — сказал Иван Михайлович.

— Устами ребенка глаголет истина! — начала скороговоркой Лидия Игнатьевна. — Ну вот, совсем недавно мы ругали Егора Лигачева, устами следователей Генпрокуратуры СССР Тельмана Гдляна и Николая Иванова, будто «нити преступления ведут на самый верх, в Москву…»

— Жидковато вышло, честен оказался Егорушка Лигачев, — резюмировал старик.

— В девяносто первом после свержения Завгаева в Чечне воцарился Дудаев. Ельцин ввел чрезвычайку. Но Верховный Совет с Хасбулатовым ему воспрепятствовали…

— Понятная загогулина, — вмешался в диалог жены И ван Михайлович. — Ельцин на эти козни плюнул и умыл руки — делайте, что хотите. И сделали… Чеченец Хасбулатов и русский Яров «сварили чеченскую кашу» в дерьме отравы…

— Размазни они, не умели отследить передачу оружия Дудаеву и расследовать факты грандиозной аферы с чеченскими авизо, — продолжала Лидия Игнатьевна. — Увы, серо-мертвый суховей политики сдул Хасбулатова на нары, а в «Белом доме» в октябре девяносто третьего сожгли все компрометирующие документы. Единственным носителем информации о тайных пружинах чеченской войны остался Юрий Яров. Боже мой! Но мы-то знаем, что руку приложил для внедрения в Грозный «своего чеченца» Сергей Филатов. Вот шельмец! Кого же он приютил? Вознес к небесам Автурханова и Хаджиева, и Завгаева. Не обошлось и без Павла Грачева. Знаю я их, все они одним миром мазаны! Лучший маршал всех времен и народов переоценил себя. И, конечно же, Борис Ельцин. Один из ближайших президенту людей восемь раз перед вводом войск готовил его встречу с Дудаевым. Но барин снизойти не мог до гордого горца… И полетела жизнь на Кавказе военным кувырком!..

— Ничего, матушка, сенсационного ты нам не изрекла, — шпынял репликой Иван Михайлович.

— А разоблачить бы надо наших чеченских друзей Доку Завгаева, который в самой первой и радикальной декларации Чечни забыл упомянуть Россию. А сейчас клянется ей в любви! И председатель Чечено-Ингушетии Межаков, сбежавший после разгрома здания КГБ Дудаевым и осевший в ФСК, руководивший федералами в Буденновске. Всемогущий тогда близкий родственник Олег Сосковец перевел его в таможню. И бывший председатель правительства Чечни Сергей Веков вяжет нити российской таможни… Вот такие чеченские переделки!

— Фантастика! Ты нас сразила, мать! — воскликнул Иван Михайлович. — Пожалуй, кое-что утрясется у нас после того, как отклацается судьбина главного Сизифа…

…Отец и сын допивали уже второй чайник.

— Соскучился я по домашнему быту, батя. Заела меня больничная койка… Ну, мочи нет, как соскучился, — подку-пающе серьезно признался отцу Игорь. — Давненько мы с тобой политбеседами друг друга не потчевали. У меня уже язык затупился: нет орехового бруска, о который я мог бы его поточить…

— Это, я, значит, я, брусок? — неосторожно вырвалось у профессора.

— Угадал, папаня, — обрадовался сын. — Верно, мой язык — нож, твоя голова — крепкий орех. Ореховое дерево, правда, более добротный материал…

Иван Михайлович усмехнулся с добродушной снисходительностью:

— Хитер ты, братец…

Вскоре Игорь поднялся и поблагодарив родителей, откланялся:

— Жена и сын ждут… Спасибо, я душой дома оттаял. Они попрощались.

В ту ночь не гас огонек в квартире Москаленко. Хозяйка вдруг затеяла лепить сырники. Профессор то заглядывал на кухню, а то удалялся к себе и часами листал гaзeты. Однажды он так долго сидел, не меняя позы, что ниже нога затекла. Он перевалился на другое бедро и углубился в чтение рубрики «Поиск», которую в газете «Труд» вела Лариса Алимамедова. «Мать солдата» — так называлась публикация:

«Вот вроде бы и окончилась война, которая черной границей войдет в историю России под названием «чеченская». Хрупкий мир делает первые робкие шаги на израненной чеченской земле, но все еще бродят по ней несчастные матери в поисках своих сыновей. Только официально зарегистрированных без вести пропавших военнослужащих — 1198. Еще живых или уже мертвых? А сколько их в реальности — сгинувших за два кровавых года войны — лучше всех, наверное, знают женщины из Комитета солдатских матерей России, которому на днях вручена альтернативная Нобелевская премия — за многогранную гуманную работу, в том числе и эту. Комитету помогают добровольцы. Анна Ивановна Пясецкая — одна из самых стойких «солдат» этой невидимой «армии поддержки».