Игорь Ротарь - Записки странствующего журналиста. От Донбасса до Амазонки

Сомнительно, что один из руководителей советологического центра Rand, назвавший меня директору отеля VIP-person, да и его коллеги из других советологических центров считали меня такой уж важной птицей. Просто они понимали, что я живу в бедной и страшноватой стране (увы, в середине 90-х Россия была такой), по полгода провожу в Чечне, и искренне хотели, чтобы моя недолгая поездка в США стала для меня праздником.

Увы, судя по всему, отчасти я разочаровал этих добрых людей. Так, читать лекции в США меня пригласили после серии моих статей-репортажей в «Известиях», где я подробно писал о войне в Чечне. Я честно говорил, что от российских снарядов гибнут и мирные люди, но рассказывал и об обратной стороне медали.

Чечня была частью России, а ввод туда войск был спровоцирован бандитской вольницей режима Дудаева. В некоторых университетах такая моя «объективность» встречала понимание, но часто от меня ожидали несколько другого: рассказа об имперской России, которая вновь кроваво расправляется с борющимися за свободу национальными меньшинствами.

Кстати, удивила меня и подвозившая меня старушка — в российских соцсетях она собирала высказывания россиян о войне в Чечне, чтобы доказать шовинизм русских.

Тогда такое отношение к России показалось мне странным, но потом, когда я поработал штатным сотрудником в нескольких советологических центрах, я понял, что для американской политологии это норма.

Так, например, во время войны в Чечне американские советологи часто называли чеченскую столицу не Грозный, а Джохар (именно так ее называли тогда сепаратисты). Когда же я заявил коллегам, что такое наименование возможно лишь в том случае, если Вашингтон признал независимость Чечни, мне ответили, что «поскольку русские — агрессоры, мы берем то название, которым пользуются борцы за свободу».

В США совершенно искренне считают, что для жителей любой республики бывшего СССР будет лучше, если влияние России в ней будет сведено к минимуму.

Например, американские дипломаты в Средней Азии предпочитают учить не русский, а язык титульной нации, хотя в реальности — по крайней мере, пока — русский в регионе позволяет говорить с большим количеством людей, так как, кроме титульного народа (к слову сказать, среди казахов и киргизов очень много русскоязычных), на нем говорят и национальные меньшинства.

Однако, как мне объяснили работники посольства, они не сомневаются, что вскоре русский в регионе уже будет не нужен. При этом мои собеседники считали, что не произойдет ничего страшного, если все русские квалифицированные специалисты покинут Среднюю Азию — их «готовы заменить индусы и пакистанцы».

Вряд ли такая политика освобождения бывших советских республик от колониального наследия объясняется чувством справедливости. Скорее, американцы руководствуются чисто практическими соображениями.

Например, особый интерес США к Украине вполне логичен. Напомним, что Збигнев Бжезинский писал, что, потеряв Украину, Россия уже никогда не будет сверхдержавой. И, конечно же, США делали все возможное, чтобы ослабить связи этой страны с Россией.

Помню, что как-то в беседе со мной один американский политолог похвастался, что это именно он предложил, чтобы мультфильмы в Украине шли на украинском — таким образом дети с малых лет приучались бы говорить по-украински, а не по-русски.

Мое возражение, что не является ли такая украинизация искусственной в Восточной Украине, где почти для всех родным языком является русский, вызвала гневную отповедь: «Украина — независимое государство, и люди в ней должны говорить по-украински».

В США считается нормальным, что Великобритания и Франция полагают свои бывшие колонии зоной своих жизненных интересов, однако восстановление влияния России на пространстве бывшего СССР воспринимается не только как очень опасное, но и как просто недопустимое предприятие.

Во многом такое отношение связано с тем, что время холодной войны оставило больший след в сознании американцев, чем советских людей.

Так, практически во всех американских советологических центрах были вывешены схемы метро американских городов, где привычные названия заменены на «советские»: «Ленинская», «Марксистская» и т. д. Это, конечно, шутка, но если советская пропаганда не могла допустить даже мысли, что американским солдатам удастся вступить на советскую землю, то в США тема нашествия «красных» обсуждалась часто и основательно.

В американских школах даже «репетировали» налеты советской авиации. По команде учительницы «Русские!» дети должны были успеть залезть под парты.

«К сожалению, наша деятельность предельно политизирована. Мой совет — если хотите работать в США, не забывайте об антироссийской линии», — сказал мне один знакомый американский политолог.

Недоверие Запада к России имеет очень давние исторические корни и возникло задолго до образования СССР. Как иронизировал Редьярд Киплинг: «Русский привлекателен как самый западный из восточных; но если он начнет претендовать на то, чтобы его считали самым восточным из западных, то будет казаться невыносимым».

Увы, столкнувшись с такой откровенной русофобией, я несколько по-другому стал смотреть и на политику «страшного Путина».

Да, давать людям сроки за публикации в фейсбуке отвратительно. Но Кремль стал «душить свободу» только после начала открытого конфликта с Западом, когда страна превратилась в осажденную крепость. В начале своего правления Владимир Путин был искренним сторонником демократии и хотел партнерских, уважительных отношений с Западом. Увы, «партнеры» воспринимали Россию как проигравшую страну (хотя в реальности это было не так) и требовали от нее безоговорочного подчинения.

По сути, нынешний авторитарный режим в России спровоцирован извне. Любую же оппозицию (пусть и честную) нынешнему режиму Запад пытается использовать для своих целей. У России есть только два варианта: стать сателлитом США и страной третьего мира (более вероятно множеством карликовых «княжеств») или авторитарной, противостоящей Западу державой.

В США, несмотря на свои демократические убеждения (из-за которых я, собственно, и оказался на Западе), я неожиданно приобрел репутацию «русского империалиста» и «ретрограда».

Дело было так: от скуки я стал появляться в русскоязычном литературном клубе одного из калифорнийских городов, где разные программисты и пенсионеры по непонятным мне соображениям решили, что они писатели и поэты, и создали даже сайт, где размещали свои произведения. Поскольку я профессиональный журналист, то специально я для них ничего не писал, но разместил несколько своих старых статей.