Дарья Златопольская - Настоящее. Диалоги о силе, характере, надежде [litres]

Д. З. В спектакле Кончаловского?

Да, в «Дяде Ване» Кончаловского, посреди всех этих монологов, я забываю текст. Я и сейчас это рассказываю, а мне с сердцем плохо становится.

А как вы с этой ситуацией справляетесь в моменте? Ну вот вы забыли текст «Дяди Вани». И выходит ваш партнер по этому спектаклю Александр Домогаров.

И я вижу глаза Домогарова. И что же? Он за меня говорит какие-то фразы. Я даже не помню какие. И вот за этот момент ступора я, так скажем, не жалую театр.

Но все-таки вы играете в театре. И дядю Ваню, и Тузенбаха в «Трех сестрах» у того же Кончаловского. Что вас все-таки заставляет продолжать?

«Надо, Федя, надо». Надо работать над собой, над своими страхами. И выходить на сцену хоть иногда, хоть редко, раз в несколько лет, как это произошло вот между моим Тузенбахом и «Великолепным рогоносцем». Я шесть лет не репетировал, ничего не брал в театре. Много предлагали, постоянно, и все что-то интересное. А я говорил «нет». Но надо пытаться. Особенно если речь идет о Чехове. Для обоих этих образов – Тузенбаха и дяди Вани – мне приходилось много работать над собой, чтобы как-то свою косность преодолеть.

В каком смысле преодолеть косность?

Скажем так, я не Чехов. Для меня Чехов всегда был далек, хоть и был моим земляком. Мне не было интересно его читать. Мне было скучно. Я хотел его постигнуть в институте, но я понимал, что между нами большая пропасть лежит. Я не готов был речево. Я видел спектакли: там все так красиво разговаривали, мне до них далеко было с моими косточками в языке.

Но Андрей Сергеевич Кончаловский сказал: «Ты хочешь расти? Ну вот тебе и карты в руки. А я с тебя не слезу». «Не слезайте, – говорю, – Андрей Сергеевич». Он постоянно, постоянно мне говорил на репетициях: «Ты не готов, ты плохо работаешь». Но между спектаклями он всегда отмечал, что я вырос. Вот для чего это все.

А еще спустя какое-то время после того, как я стал играть в пьесах Чехова, я почувствовал в себе изменения по отношению к другим людям.

Вы стали иначе относиться к людям под воздействием Чехова?

Да, я стал мягче. Я стал заранее прощать людям их слабость. Все мы слабы. И я заранее сразу прощаю человеку слабость в расчете на то, что он мне простит мою. Баш на баш. И люди это сразу чувствуют. И как-то очень быстро доверяют мне, потому что не чувствуют за мной какой-то темноты, двойных мыслей. У меня их и нет. Только первый план. Как в искусстве, так и в жизни.

Д. З. Вы сейчас заканчиваете работу над «Вишневым садом» [69] Спектакль «Вишневый сад» по одноименной пьесе Антона Чехова в постановке Андрея Кончаловского впервые был показан на сцене московского театра имени Моссовета в 2016 году. Главную роль – помещицу Любовь Раневскую – сыграла Юлия Высоцкая. .

А. К.Ну, заканчиваю – это громко сказано. Я пытаюсь понять его.

Да, его понять невероятно сложно. Сколько я видела разных постановок этой пьесы, и каждый раз я ее понимаю по-новому. В последнее время у меня к ней вообще совершенно иное отношение. Я думаю: был ли так уж симпатичен Чехову этот вишневый сад? Все эти слова про «уважаемый шкаф», «сад мой» – за ними эгоистичное существование людей, не обращающих внимание на близких и забывающих в конечном счете запертым живого человека. Известно, что Чехов ассоциировал себя с Лопахиным, а это он вырубает в конце концов тот самый прекрасный сад. Невероятное, конечно, предчувствие событий XX века в России.

Вы знаете, Чехов вообще жил в очень турбулентное время. Хотя я даже не знаю, когда в России не было турбулентного времени. Но, живя в таком обществе, имея вокруг себя чрезвычайно актуальных писателей – взять хотя бы Алексея Максимовича Горького, – он никогда не сказал даже слово «социалисты». Он говорил о самых глубинных процессах гораздо более абстрактно. И, мне кажется, в этом его огромная заслуга.

Что касается «Вишневого сада», то надо помнить, что герои Чехова почти никогда не говорят от автора. Чехов вкладывает в своих героев какие-то фразы и сознательно от них дистанцируется. Например, Петя Трофимов, написанный Чеховым, как просто совсем уже социалист. Он написан очень саркастически. Вообще Чехов не очень любит «порядочных» и «чистых» людей, которые всегда говорят правду. Он даже в одном из писем написал: «если человек не пьет и не изменяет жене, надо подумать, не сволочь ли он».

Он считал, что у всех свои слабости. Он любил людей, какие они есть.

Кстати, вы очень точно это почувствовали, сделав в своих «Трех сестрах» Вершинина эдаким балаболом. Его слова ведь тоже часто интерпретируют как…

Чеховские.

Чеховские, да. «Через двести-триста, наконец, тысячу лет, – дело не в сроке, – настанет новая, счастливая жизнь», и так далее.

Если говорить о характере Вершинина, вы вдумайтесь: даром, что ли, Антон Павлович дает ему жену, которая пытается кончить с собой в каждом акте. Это же комическая фигура! Это же нельзя играть трагически! Тут явно есть та самая двусмысленность, которая интересна в Антоне Павловиче. Потому что он все время окунался в неизвестность. И вообще прятал в ней свои шаги. Он шел по границе между реализмом, реальными характерами, драмой – и вдруг сваливался в фарс.

Он говорил, что в жизни все перемешано: высокое с низким, красивое с уродливым, фарс с трагедией. Он это все время говорил. И Книппер [70] Книппер, Ольга Леонардовна (1868–1959) – российская и советская актриса, входившая в состав первой труппы МХАТа, собранной Константином Станиславским; жена Антона Чехова. он написал, что Станиславский погубил его пьесу. Станиславский сделал «Вишневый сад» как драму. А Чехов говорил, что это фарс. И когда Станиславский пытался выяснить, в чем фарс, он отвечал: «Я не знаю, я не режиссер, я доктор».

Д. З. Помните, в «Дяде Ване» Чехова Астров говорит, что, если есть у человека огонек, то он может пройти через самый темный лес. Мне некоторые ваши картины, такие, как «Точка» или «Дверь», напоминают как раз об этом огоньке.

Э. Б.Да, пожалуй, я хочу показать, что в основе всего все-таки всегда лежит свет. Не черное, а белое. Взять упомянутую вами картину «Точка»: абсолютно черное, абсолютно однозначное пространство. Не поверхность, не плоскость, а именно пространство черное. И вот из глубины, сквозь толщу этого черного пространства светит маленькая-маленькая точка. Так же и «Дверь», там эту же роль выполняет свет из-за двери, из другого пространства.