Дарья Златопольская - Настоящее. Диалоги о силе, характере, надежде [litres]

И это удивительный свет, очень яркий, как когда смотришь не щурясь на солнце.

Да, конечно, там есть абсолютный свет, он должен быть таким. Это моя вера, мое убеждение.

А почему человеку бывает так страшно идти из тьмы на свет? Что нам мешает?

Это сложное, конечно, дело – почему мы так устроены, а не иначе. Может быть, дело в том, что мы очень привыкаем к каким-то вещам с детства: которые нас окружают, которые нам внушают. И они для нас становятся нормой, естественным чем-то. И вдруг мы должны воспринять это не как норму, а как, наоборот, что-то такое ненормальное. Это бывает очень трудно.

Но это же как раз то, что вы в своем творчестве всегда делали!

Ну да, я это и старался показать: что наша нормальная жизнь на самом деле ненормальна. Но я понимаю, что неизвестность может пугать. Все-таки это тайна.

Д. З. Вы рассказывали, что в детстве вас завораживала история Щелкунчика. Почему? Вы хотели, чтобы с вами случилось такое же чудо?

А. Д.Но я все-таки себя не ощущал Щелкунчиком для того, чтобы ждать чуда. Меня сама сказка очень трогала: крысиный король этот, черные полчища, и вдруг – игрушка превращается в рыцаря, который бьется, отбивает свою принцессу от врагов. Это так красиво! В этом столько волшебства. Потом уже, когда читаешь это взрослым, понимаешь, что за маленькой сказкой Гофмана стоит огромная философия. Ну и музыка Чайковского гениальная. Все вместе это произвело на меня в детстве какое-то неизгладимое впечатление, которое уже много десятков лет не отпускает.

Вы совершенно верно заметили, что это философская история. И для Чайковского тема преображения Щелкунчика была очень важна. Причем не какого-то волшебного превращения, а именно преображения, то есть возвращения к собственной сути. Вам эта тема тоже близка?

Близка. Это близко и вам тоже, и каждому человеку, потому что мы не понимаем, как мы иногда в кого-то превращаемся и к чему возвращаемся. Иногда это происходит даже вне нашего осознания и понимания. Мы иногда такие вещи не контролируем, но порой в нас просыпается нечто другое, какая-то новая ипостась. Хотя для ее пробуждения требуется особая ситуация, необычная обстановка.

Наверное, самый яркий в мировой литературе пример на эту тему – «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Стивенсона. Вы как раз играете в этой истории главную роль на сцене театра имени Моссовета. Ведь в каждом из нас точно так же, как в главном герое, уживаются добро и зло, просто они никогда так полярно не разделены.

Ну да. Мы принимаем ту форму, которую нам дают наши родители. Мы принимаем форму, которую нам пытаются придать в детском саду, в школе – и вот мы уже живем по законам общества, то есть понимая, что хорошо, что плохо, где граница между хорошим и плохим, которую переходить не надо.

Но ведь иногда человек, прекрасно осознавая, где находится эта граница, все равно ее переходит. Почему так происходит, если его всю жизнь учили быть хорошим, добрым, снисходительным? Значит, это есть где-то у него внутри, значит, мы рождаемся такими, но годами учимся отдавать себе отчет в том, что внутри нас, как в бутылке, заперт какой-то страшный джинн и не надо его из этой бутылки выпускать. И вот вопрос, насколько тебя хватит, чтобы не выпустить этого джинна?

Д. З. Как в нашем мозге рождается чувство вины? И в чем его необходимость с биологической точки зрения?

Д. С.Посмотрите на сообщество обезьян, и вы найдете у них правила и составные элементы моральных законов. Вы увидите, что они следуют этим установкам, и маленькие детеныши не нарушают правил, иначе взрослые особи наказывают их.

Обезьяны чувствуют вину, если нарушают правила, и боятся наказания. Но при этом они обладают эмпатией, у них есть определенные формы дружбы.

Исследования показывают что в сообществе приматов присутствуют базовые моральные законы, и для них это основа выживания.

Вы сказали о связи вины и наказания. Но, когда взрослеешь, чаще сам себя укоряешь за ошибки, а не получаешь наказание извне. А иногда человек совершает что-то безнаказанно, никто даже не знает об этом, но его преследует чувство вины, и он несчастен. Неужели это тоже заложено в наш мозг?

Как я уже сказал, моральные законы присутствуют уже в обезьяньих семьях, а значит, подобные принципы существуют уже миллиарды лет и заложены в наши гены. Испытывать чувство вины – это генетическая способность нашего мозга, независимо от того, накажут нас или нет, знает ли кто-то о нашем проступке или нет. Этот механизм работает веками.

В своей книге «Мы – это наш мозг» вы пишете, что большинство черт нашего характера – наследственные. Но одновременно не отрицаете важности окружающей среды в первые годы жизни ребенка. В книге упоминается система Монтессори, а эта программа развития основана на полной свободе. Так же, например, и в японском обществе считают, что до трех лет ребенок – король и может делать все. Как вы думаете, это правильный подход к воспитанию или границы все-таки необходимо устанавливать сразу?

Общество не может функционировать без правил. Вопрос всегда в том, когда начинать им следовать. Хотя, на мой взгляд, и это не принципиально. Важными для формирования личности являются три характеристики окружающей среды: безопасная, благоприятная и стимулирующая. Секрет в этих трех компонентах, а не в начале действия правил или системе воспитания. До тех пор, пока ребенок чувствует себя защищенным, он в безопасности во всех смыслах.

Но японцы, например, утверждают, что рано сказанные «нет» и «нельзя» могут сломить характер, не дать полноценно развиться личности.

Я так не думаю. Другое дело, что у «нет» должна быть веская причина. Когда у запрета нет оснований, или, например, вчера было можно, а сегодня нельзя, тогда начинаются проблемы и путаница. Конечно, когда ребенок маленький, вы не всегда можете объяснить свое «нет», например, когда речь идет об опасности. Но самое главное в этом случае – доверие к родителям. Если он доверяет, то будет слушать, что вы говорите.

А что такое избалованный ребенок?

Избалованный ребенок – тот, который не знает границ. Из них вырастают люди, которые не могут самостоятельно контролировать свое поведение, пока не наткнутся на сопротивление. И общество оказывает им это сопротивление.

Исключения – люди с болезнями головного мозга. Причем у этого тоже есть биологическая основа. Приматолог Франс де Вааль, изучавший сообщества обезьян, доказал, что во всех сообществах приматов существуют очень строгие инструкции, и молодых обезьян учат правилам суровыми методами. Но иногда какой-то мартышке позволяется делать все. Оказалось, это потому, что у нее синдром Дауна. Даже в обезьяньем сообществе признается невозможность наказания больных с мозговыми расстройствами.