Дарья Златопольская - Настоящее. Диалоги о силе, характере, надежде [litres]

А внутренне вы как чувствуете этот вес, который мы, зрители, глядя на вас, ощущаем?

А я его не набрал. В жизни я не олигарх и тем более не маршал Жуков. Другие поступки надо совершать, чтобы быть маршалом Жуковым. Как ни тяжело это звучит, но надо перед строем расстреливать, если ты хочешь навести порядок на фронте. Без страха не бывает такой власти.

А вы так не можете?

Нет, не могу. Я отличаю людей, которые для власти предназначены. Тут ревность необходимо иметь к тому, кто тебя опережает. Надо не любить проигрывать – хоть в футбол, хоть в настольный теннис, хоть в карты. Я в детстве был таким, а потом у меня это исчезло, и теперь совсем нет. И понимаю свою непредназначенность к властной карьере. Но мне той небольшой власти, которой я располагаю на съемочной площадке и, может быть, в семье, достаточно.

А в семье ваша власть держится «на том простом основании, что я мужчина» [88] Цитата из фильма Владимира Меньшова «Москва слезам не верит» (1979). или как?

Примерно так, да. Хотя совсем не означает ломания через колено. Но принципиально я не люблю семьи, где тон задает женщина. Это добром не кончается.

Д. З. В мини-сериале «Бесы» Владимира Хотиненко по роману Достоевского вы исполнили роль Петра Верховенского – героя, который пытается завлечь всех остальных персонажей в революционную ячейку и преуспевает в этом. А появись в вашей жизни Верховенский, вы его не послушали бы, не пошли бы за ним?

А. Ш.Ну нет, конечно. Я полагаю, что такой человек, как Верховенский, все-таки может влиять на тех, кто не имеет своего собственного мнения. Это люди-флюгеры такие – куда ветер дует, туда они и идут.

Ведь Верховенский сам говорит в романе, что все его дело становится возможным благодаря нескольким причинам. И в их числе называет боязнь иметь собственное мнение.

Да, помните, как у Солженицына в «Архипелаге ГУЛАГ»? Кто такой интеллигент? Это человек, который имеет свое собственное мнение.

В романе многие герои пытаются возражать Верховенскому. А если бы у вас была такая возможность, какой главный аргумент вы бы использовали?

Я спросил бы у него, откуда берется это чувство вседозволенности и безнаказанности. Потому что, как только человек говорит: «Я лучше другого, я знаю, как жить, пойдем за мной», тут-то самое опасное и начинается.

Я, пожалуй, и современникам задал бы такой вопрос. Откуда это?

От отсутствия любви?

От отсутствия многих вещей. Но да, начинается все с отсутствия любви.

Д. З. Одним из своих любимых фильмов вы назвали «Сталкер» Андрея Тарковского. Что вас в нем в первую очередь захватывает?

П. Д.Атмосфера, наверное. Знаете, вот с самого начала он меня захватывает – когда вижу там Анатолия Солоницына у машины. Этот фильм просто ведет меня за собой. Меня разбирает по частям просто то, что он есть.

В фильме есть важная тема, связанная с тем, что Зона, куда так стремятся герои, осуществляет их истинные желания. Ведь часто нам кажется, что у нас одно желание, а на самом деле оно совсем другое. И проблема наша не в том, что желание не осуществляется, а в том, что на самом деле нами в жизни руководят совсем другие вещи.

Вот поэтому так важно увидеть себя настоящего! Не врать себе, видеть себя: кто ты есть, что ты есть, что ты несешь, что ты хочешь. Это так тяжело на самом деле. Кому-то может показаться, что это слишком просто. Но для меня в этом и есть истина: в простоте, в открытости, в сопереживании.

Ну на самом деле простота – это же самое сложное. Очень сложно быть правдивым с собой.

Вы знаете, Даша, я этот момент определил как главный в своем творчестве, в движении к самому себе, еще в институте. Не помню, откуда это взялось: что нужно быть честным с собой. И я пытался, а потом понимал: вот здесь я не очень честный. И жизнь мне давала уроки. Происходили со мной всяческие нехорошие моменты: попал в аварию, потом чуть в тюрьму не попал – много разного было.

А потом у меня было какое-то золотое время. Я так его называю, потому что тогда мне уже не нужно было, как раньше, получать оплеуху от жизни, чтобы получить ответы. И знаете, что? Реальность ткалась по-моему. Такая чистота была у меня внутри – я был без костей как будто. В какие-то моменты, конечно, я хитрил и мог подвирать. Но по большому счету все было… прозрачно.

И я просто обалдевал, конечно, от того, как люди на меня реагируют. Хорошие, умные – умные люди, которых я раньше стеснялся, тушевался. В какие-то моменты, когда мы оставались с ними одни, они вдруг раскрывались, как будто что-то важное от меня получали. И я понимал, что в этом и есть сила моя – сила чистоты, что ли.

Д. З. Вы говорите, что постоянная болезненная рефлексия, неуверенность в себе вам не свойственны…

О. Т.Нет, это мне совсем не свойственно.

Но в работе вы часто сталкивались с людьми, которые этому были подвержены и сдавались легче. Например, если почитать дневники Олега Даля, который с вами работал…

Но я уволил его безжалостно за пьянство! Потому что это отвратительно и является признаком душевного хамства. Я отстранил его от спектакля и вышел за него сам. Потому что это невозможная вещь. Я получил профессию в Художественном театре. Я был окормляем большими актерами, прежде всего моим главным учителем по театральному ремеслу – Василием Осиповичем Топорковым. И все это, понимаете, ведь совмещалось у актеров Художественного театра с огромной требовательностью к себе.

Но вы все же пишете в своей книге «Моя настоящая жизнь», вспоминая переписку Пушкина с Вяземским, что «гений и гадок не так, как мы, и грешит не так, как мы». Нужно ли делать эту скидку человеку очевидной одаренности?

Скидку делать не надо. Но знать об этом надо. А скидку не надо делать – это нехорошо, это слабость. Скидка – это всегда слабость.

Д. З. Вы, конечно, удивительно находчивый человек. На любую тему можете интересно и точно повернуть разговор. Может быть, вам самого себя сложно проанализировать, но тем не менее, как думаете, откуда рождается это чувство юмора, основанное не на конкретике, не на сочиненных заранее шутках, а на реакции?