Дарья Златопольская - Настоящее. Диалоги о силе, характере, надежде [litres]

А. Ш.Это все генетика. С чем-то или рождаешься, или нет. Я много чего совсем не умею, хоть меня учи сто лет. А с этим повезло. Хотя Андрюша Битов [89] Андрей Битов (1937–2018) – русский писатель, автор романов «Пушкинский дом», «Улетающий Монахов» и др. однажды сказал мне, когда я по какому-то очередному поводу нашелся и пошутил: «Тебе не надоело быть все время находчивым? Не устаешь?» И действительно, это безобразие. Лучше иногда мудро промолчать, чем вякать.

Ну, смотря как «вякать», конечно.

Да, конечно. Но все равно иногда не попадаешь.

Но вы-то попадаете! Вы совершенно точно сказали, что многим лучше мудро промолчать. Потому что тут важна не просто быстрая реакция, но и какое-то бесстрашие. Ведь для того, чтобы быстро и смешно отреагировать, нужно сразу выдавать то, что пришло на ум.

Вот ты не права. Я часто думаю: зачем я это сказал? Ну зачем? Почему я не промолчал и наутро не сказал совсем другое? Так что это совсем не бесстрашие. Сразу вякнуть – это трусость. А бесстрашие – это промолчать, подумать и сказать что-то уже не такое глупое.

Д. З. Вы признались, что перед каждыми съемками пересматриваете «Эда Вуда» – фильм выдающегося режиссера Тима Бертона о реально существовавшем режиссере-неудачнике. Более того, о человеке, который считается худшим режиссером в истории. И тем не менее вы называете этот фильм историей успеха.

А. П.Да. Этот фильм для меня абсолютно духоподъемный. Это действительно фильм о худшем режиссере всех времен и народов, который к тому же еще имел страсть переодеваться в женскую одежду – имея при этом жену.

Дело в том, что персонаж этого фильма, как, видимо, и сам режиссер Эд Вуд в жизни, одержим настоящей страстью. Эта страсть в нем неистребима. Любая неудача не гасит в нем эту страсть. Он абсолютно искренний, пламенный фанатик своего дела. И вот такой огонь, такая страсть – это то, частицу чего хочется в себе иметь на каждый проект.

Фильм или телефильм – это же год жизни, или два, иногда и три. И чтобы эту дистанцию преодолеть, нужно топливо. Это топливо – страсть, то, ради чего ты снимаешь, то, что хочешь донести. И вот эта неубиваемая страсть Эда Вуда нам всем в работе дико необходима. Вот почему это история успеха человека, который нашел любимое дело и готов делать его до бесконечности, несмотря на все препоны, преграды, неудачи, которые его постигают.

Это действительно успех. Вот вы правильно сказали: люди подменяют понятие «счастье» понятием «успех». Эд Вуд счастлив в том, что делает. Несмотря на то, что успех формальный на его долю так и не выпадает.

И получается, эта картина учит нас принимать тот факт, что успех – это не обязательно результат. Ну и в конечном счете, какого-то рода успеха ему удалось добиться: ведь не каждого режиссера после его смерти играет Джонни Депп.

И он очень заразительно это делает! Я даже не стал смотреть, как выглядел Эд Вуд в реальной жизни. То, как он воплощен Джонни Деппом в фильме Тима Бертона, само по себе заражает оптимизмом.

Д. З. Я много видела вас на сцене, и в театре это особенно чувствуется: вы каждый раз как будто сгораете, когда играете. Но насколько этот огонь возобновляем? И где его источник?

А. Д.Я понимаю, о чем вы говорите. Я порой думаю о том, что есть у меня эта подпитка, но в чем она, не могу определить. Потому что иногда действительно приходишь в театр без сил. Элементарно – нет физических сил. И время без одной минуты семь, и кажется, что это «час икс». Ты не знаешь, что сейчас будет, но ты должен выйти на сцену. Ты не знаешь, каким образом сейчас туда взойдешь. И вот ты как-то переступаешь порог, зажигается свет – и вдруг ты начинаешь играть.

Откуда в тебе это берется? Где это защелкнуто: в душе, в сердце? Тебя хватает ровно на время спектакля. Но вот это время проходит. На часах, допустим, 22:30, ты входишь в гримерку. И тебя как будто так – тинь! – из розетки вытащили. И ты вернулся к состоянию, в котором был без одной минуты семь.

Человек приручил свет, силу и скорость, но по-прежнему не властен над временем. И чем больше у нас появляется возможностей и ресурсов, тем отчетливее мы осознаем: единственное, что мы хотим, но не можем купить, – время. Карл Маркс говорил, что «всякая экономия сводится в конечном счете к экономии времени». Впрочем, точнее сказать, к попытке. Ведь на самом деле эта экономия невозможна. Чем яснее человек осознает ограниченность отмеренного ему времени, тем короче становятся минуты.

Время любит тех, кто не начинает видеть в нем врага и не пытается перехитрить. Тех, кто сохраняет в себе ребенка, – ведь в детстве мы не экономим время, а, наоборот, подгоняем: чтобы, например, поскорее закончилась третья четверть, или наступил Новый год.

Время нелинейно. Оно не измеряется часами и годами. Точнее всего его характеризует русское слово «пора». На английский оно так и переводится – it’s time. У каждого свое время собирать камни и время их разбрасывать. Время ждать и время действовать. Время терпеть и время решаться.

Часы в глубине наших сердец не имеют минутных и часовых стрелок: они показывают только это «пора», и чем больше мы прислушиваемся к ним, чем меньше сверяемся с цифрами на экране смартфона, тем выше наши шансы жить в гармонии со временем.

Однажды я проснулась в комнате, где в окно смотрели часы на старой башне, и мне пришло в голову, что счастливые действительно часов не наблюдают – это часы наблюдают за ними. В тот момент я абсолютно точно ощущала заботу и покровительство времени. Его мудрость и справедливость. Мне было легко и свободно. Как в детстве, когда просыпаешься на даче в солнечном мае, а впереди бесконечный день, все лето и вся жизнь.

Д. З. В вашем документальном цикле «Рожденные в СССР» вы прослеживали судьбы своих героев от детства до зрелости. Когда смотришь, что они говорили в 28, 21, 14, 7 лет, задаешься вопросом: как вы догадались спросить именно об этом? Это случайность или некое провидческое качество, которым должен обладать документалист?

С. М.Надо, конечно, в чем-то предвидеть. И надо слышать людей. Я же какое-то время был поводырем у своего отца, с трех лет где-то, потому что у него не было зрения. Нужно было все время смотреть по сторонам, обращать внимание, как люди смотрят на отца, угадывать реакцию.