Пол Дьюкс - Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

Всякий раз, как представляется возможность, то есть всякий раз, когда кандидат-коммунист не ждет серьезной оппозиции, большевики позволяют выборам идти обычным чередом — не считая того, что почти повсеместно отменено тайное голосование. До того, как они пришли к власти, тайное голосование было основным принципом большевистской программы. Сейчас в оправдание его отмены выдвигается весьма типичный для большевистских рассуждений аргумент: тайное голосование не сообразуется с принципами «освобожденной» пролетарской республики.

Очень велико число коммунистов, которых выбирают без всякой оппозиции, и, как ни странно, власти могут рассчитывать, что наименьшее противодействие будет оказывать им не кто иная, как буржуазия, занимающая разнообразные конторские должности в бюрократической администрации. Сотрудники государственных учреждений в большинстве случаев пропускают выборы, если могут, а если не могут, то пассивно соглашаются с назначением коммунистов, зная, что выдвижение оппонентов окончится для них в лучшем случае большими неприятностями. Эта покорность и общая неспособность русского народа к самоутверждению частично объясняется исключительной политической неопытностью. Безмятежные мартовские дни 1917 года, еще до того, как в страну вернулись большевики, — вот единственное время, когда русский народ познал свободу, и на выборах того времени практически не было разногласий. Так или иначе, политический опыт невозможно приобрести за несколько недель.

Приведу лишь один пример выборов в чисто буржуазном учреждении. Избрание Мариинской оперой коммунистического делегата в Петроградский Совет с большим шумом освещалось в большевистской печати, и, поскольку я когда-то был связан с этим театром, мне было интересно выяснить обстоятельства. В день выборов из всех певцов, музыкантов, хора и большого штата рабочих сцены, механиков, обслуживающего персонала, смотрителей и т. д., насчитывавших несколько сот человек, явилось меньше полудюжины. Поэтому выборы отложили до следующего дня, когда коммунистическая «ячейка», назначенная контролировать проведение выборов, привела совершенно чужого человека, которого они и «выбрали» делегатом от театра. Весь штат остался полностью равнодушен к выборам и даже не знал, что они вообще проводились, пока все не закончилось!

В городах большевики ждут оппозиции со стороны не пассивной буржуазии, а активных рабочих. Их главные усилия направлены на то, чтобы препятствовать небольшевистской пропаганде на заводах и прекращать ее силой. Выборы, о которых я говорю, примечательны тем, что они проходили сразу же после вспышки забастовок, в которых особенно активно участвовали железнодорожники и работники трамвайных депо. В одном из трамвайных парков взорвались бомбы, в результате чего один рабочий погиб и трое коммунистов были ранены.

Разрешено было только одно собрание на заводе или в ином учреждении, и в печатных инструкциях говорилось, что его должны контролировать коммунисты и первыми выдвигать своих кандидатов. Всюду, где народ был неспокоен, присылали гвардейцев для поддержания порядка во время собраний, а соглядатаи от ЧК следили, кто голосует против кандидатов от коммунистов, если кому-то хватило на это смелости. На Обуховском заводе рабочим прямо заявили, что любой, кто проголосует против коммунистов, будет уволен без права трудоустройства где-либо еще. На Путиловском заводе выборное собрание состоялось без всякого уведомления, так что на него почти никто не пришел. На следующий день путиловцы, к своему изумлению, узнали, что они единогласно избрали в Совет около двадцати коммунистов!

В районе, где я жил, агитатору-еврею, о котором я уже говорил выше, было поручено провести широко разрекламированную кампанию с хождением по домам, чтобы убедить рабочих и особенно их жен в достоинствах коммунистов. Принимали его отнюдь не радушно, и то, что коммунисты в конце концов триумфально победили, стало для него большим облегчением. Само собой разумеется, другой агитации не велось. Все некоммунистические партии были объявлены контрреволюционными, все горожане, за исключением нескольких бесстрашных личностей, мужественно заявивших о своей приверженности социалистическим партиям небольшевистского толка, укрылись за ярлыком «политически не ангажированных» и в отсутствие каких-либо программ, кроме антикоммунистических, не выдвинули вовсе никаких. Выдвинуть иную программу в любом случае было невозможно, поскольку пользоваться печатным станком и правами на свободу слова и ношение огнестрельного оружия (которое играло немалую роль) могли исключительно коммунисты.

На этих выборах, о которых идет речь, большевики совсем забыли о женщинах-работницах, которые неожиданно проявили строптивость. На одной фабрике на Васильевском острове, где в основном работали женщины, коммунистов буквально смели с трибуны и сами провели собрание, на котором выбрали восьмерых беспартийных. В нескольких небольших мастерских коммунисты тоже внезапно потерпели поражение, возможно, потому, что все свои силы сосредоточили на более крупных заводах, и окончательным итогом выборов, хотя коммунисты, разумеется, получили большинство, стало сокращение их большинства с 90 до 82 процентов.

В день открытия Совета, вооружившись мандатом гостя из моего полка, я направился к знаменитому Таврическому дворцу, который теперь назывался Дворец Урицкого, а когда-то в нем располагалась Дума. Входя в него, я представлял себе памятные дни и ночи марта 1917 года. Сейчас уже не было того энтузиазма, как тогда. Нет, сейчас шла война, война между Партией и Народом. У крыльца угрожающе стояли установленные на мотоциклах пулеметы, а рота красногвардейцев охраняла вход.

Собрание было назначено на пять часов, поэтому, зная советские обычаи, я пришел туда примерно без четверти шесть, рассчитывая, что у меня еще будет время, прежде чем там что-нибудь начнется. Говоря о непунктуальности, я вспоминаю случай в 1918 году, когда мне пришлось подавать заявление в Самарский Совет по поводу какой-то работы, которой я занимался. Я хотел застолбить зал под публичную научную лекцию для одного американского профессора и получил официальное приглашение явиться в Совет ровно в 17.00, чтобы подробно объяснить, что мне надо. Я пришел вовремя. В половине шестого неторопливо зашел первый депутат и, никого не увидев, спросил меня, когда начнется заседание.

— Меня пригласили на пять часов, — ответил я.

— Да, — сказал он, — пять часов, верно, — и снова вышел.

В шесть часов появилось трое-четверо рабочих, они слонялись, болтали или ничего не делали, коротая время.

— Вы всегда так долго собираетесь? — спросил я одного из них.