Пол Дьюкс - Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

— Если вы так долго прожили в России, — добродушно ответили мне, — уже бы должны знать наши порядки.

К семи собрались все, кроме председателя. Это высокое должностное лицо явилось в 19.15 с извинением, что «он остановился поболтать с товарищем».

Заседание Совета в Петрограде, назначенное на пять, началось в девять, но тут были смягчающие обстоятельства. Днем все еще недовольных рабочих пригласили послушать Зиновьева, который постарался умиротворить их тем, что вернул им отмененные из-за войны выходные.

Депутаты Совета бродили взад-вперед по вестибюлям и коридорам, а рабочие устремились наружу, одни горячо что-то обсуждали, другие хмурились.

Зал во дворце перестроили и улучшили. Стену за трибуной, где раньше висел портрет царя, сломали и сделали на ее месте глубокую нишу, вмещающую более 100 человек, где сидел исполнительный комитет и особо приглашенные гости. Исполком состоял из сорока человек и составлял своего рода кабинет министров, занимавшийся всем законодательством. В него всегда входили одни коммунисты. Собственно Совет не участвовал в законодательных делах. В силу его характера и особенно порядка проведения заседаний это было бы невозможно. Число депутатов превышало 1300 — чрезвычайно громоздкий орган, в котором обсуждать что-то и так было затруднительно, но совершенно невозможным это становилось из-за того, что на заседания приглашались многочисленные гости из других коммунистических организаций. Таким образом аудитория увеличивалась вдвое. А еще нужно добавить шоферов, трамвайных кондукторов и обслуживающий персонал, которые тоже проникали туда. В голосовании принимали участие все, без какого-либо различия между членами Совета и зваными или незваными гостями.

В девять часов все было готово к открытию Совета. По трое за столом зал вмещал около 2 тысяч человек. Остальные стояли сзади или роились на балконе. Матросы выделялись из толпы. День стоял теплый, и в зале было душно. На стенах висели надписи: «Просим не курить». Несмотря на это, прошло только ползаседания, а в зале уже клубился дым. По примеру других я снял шинель, вытянул заправленную гимнастерку и помахивал ею вверх-вниз для вентиляции. Когда так поступало большинство, эта процедура вряд ли способствовала освежению атмосферы.

Я подыскал себе место сзади, откуда мог все видеть. Рядом со мной сидела женщина, маленькое взъерошенное создание; по-видимому, она совсем не понимала, где находится. Каждый раз, как вставал кто-нибудь из выступающих, она спрашивала меня, кто это. Пока мы ждали начала, в ответ на мой вопрос она призналась мне, что она гость, как и я сам.

— Я недавно записалась в «сочувствующие», — сказала она.

Внезапно раздался взрыв аплодисментов. Хорошо известная фигура с густой копной волос и еврейскими чертами лица вошла и непринужденно направилась к трибуне.

— Это Зиновьев, — сказал я своей соседке, но Зиновьева она знала.

Прозвенел звонок, и воцарилась тишина.

— Объявляю Четвертый Петроградский Совет открытым, — сказал высокий мужчина в военной форме, стоявший справа от председательского кресла.

— Это секретарь Евдокимов, — сказал я соседке, на что она отозвалась многозначительным «А!».

Оркестр, стоявший в углу зала, заиграл Интернационал. Все встали. Другой оркестр, на балконе, тоже заиграл Интернационал, но опоздал на два такта и так и не сумел догнать первый. Приходилось слушать и петь под тот, который ближе.

— От имени Коммунистической партии, — чеканя слова, продолжил Евдокимов, — предлагаю избрать в исполнительный комитет следующих членов.

Он зачитал сорок имен — все коммунисты.

— Кто за, прошу поднять руки.

Поднялось море рук.

— Кто против?

Вызвав всеобщее возбуждение, поднялось несколько рук — событие, неслыханное уже много месяцев.

— Принято подавляющим большинством голосов! — воскликнул секретарь. — Коммунистическая партия, — продолжал он, — предлагает избрать президиум.

Он зачитал имена семи коммунистов, в том числе свое собственное. К всеобщему веселью, и против этого предложения поднялось около полудюжины рук.

— Коммунистическая партия предлагает в председатели Совета товарища Зиновьева, — повысив голос, продолжил секретарь.

Раздались бурные аплодисменты. Одна-единственная рука поднялась в знак возражения и была встречена веселым смехом. Зиновьев подошел к председательскому креслу, и оркестры заиграли Интернационал. Выборы исполкома, президиума и председателя заняли меньше пяти минут.

В начале своего выступления Зиновьев упомянул недавно прошедшие выборы и порадовался тому, что из 1390 членов тысячу составили партийные коммунисты, а еще вошло много кандидатов.

— Мы были уверены, — воскликнул он, — что рабочий класс красного Петрограда останется верен себе и выберет в Совет только лучших представителей, и мы не ошиблись.

Определив задачи нового Совета как оборону и снабжение города, он заговорил о забастовках, которые приписывал агентам союзников, меньшевиков и эсеров. Если передать суть, то он сказал, что, быть может, не так уж и плохо, что в Совет попало несколько мошенников-меньшевиков и эсеров, ведь так их будет легче поймать, если они выступят на стороне контрреволюции. Продолжая, он похвалил Красную армию и Балтийский флот и, как обычно, закончил предсказанием скорой революции в Западной Европе.

— Товарищи, — воскликнул он, — деспотические правительства Запада стоят накануне краха. Буржуазные тираны обречены. Миллионы рабочих поднимаются, чтобы смести их. Они ждут, что мы, красные пролетарии, поведем их к победе. Да здравствует Коммунистический интернационал!

Закончил он под оглушительные крики и овации. За время его выступления Интернационал играли трижды, а по окончании — еще два раза.

Потом Зиновьев сделал кое-что новое. Он предложил обсудить. Ввиду увеличения числа беспартийных элементов в Совете четко обозначилась тенденция к сотрудничеству с последними — само собой, под строгим контролем коммунистов. Однако стало понятно, чт о стоит за этим разрешением на дискуссию, когда председатель объявил следующего оратора, и тот назвал себя бывшим меньшевиком, который перековался в коммунизм. Его речь была короткой и закончилась панегириком в адрес большевистских вождей. За ним выступал анархист, говорил что-то невнятное, но резко осудил «воров из продовольственного отдела». Его речь прерывали яростными выкриками и свистом, особенно старались матросы. Тем не менее он представил антикоммунистическую резолюцию, которую из-за шума было не расслышать и за которую поднялось немного рук. Зиновьев неоднократно призывал к порядку, но казалось, что беспорядком он скорее доволен. Анархист сел под хохот и свист. Зиновьев закрыл обсуждение.