Майк Дэш - Первая семья. Джузеппе Морелло и зарождение американской мафии

Остальные приговоры были не менее суровыми. Каликкио, главный печатник, получил семнадцать лет тюрьмы, Чина – на год больше. Чекала, Джильо и Ник Сильвестр были приговорены к пятнадцати годам заключения каждый. В сумме получилось более полутора веков неволи, которые соучастникам предстояло отбыть в стенах неприступной тюрьмы Атланты.

В последующие годы Флинн утверждал, что судья Рэй был хорошо осведомлен о длинном послужном списке Морелло – аресты и осуждения, убийства и ненасильственные преступления – и, вынося окончательное решение, принимал во внимание вину мафиозо в организации бочкового убийства. Правда это или нет (все вынесенные приговоры были суровы, хотя к делу Мадониа были причастны только Люпо и Морелло), но сроки всех приговоров оказались самыми длительными из всех, когда-либо вынесенных судом Соединенных Штатов за подделку денежных средств. «Слова судьи, – сообщала American , – поразили заключенных будто пистолетные выстрелы».

Каликкио, который первым предстал перед судьей Рэем, выглядел значительно старше своих пятидесяти двух лет. Он молча слушал, как судебный переводчик зачитывает ему приговор. Когда чтение завершилось, старый поддельщик начал кричать. Он кричал громко и непрерывно, заглушая всякую попытку его успокоить. Нескольких мгновений этого нечеловеческого рева хватило, чтобы судебные исполнители были вынуждены наполовину увести, наполовину унести заключенного в камеру предварительного заключения. Когда его тащили прочь, крики эхом разносились по коридорам. Клокочущие вопли Каликкио еще слышались через несколько дверей, когда вызвали Морелло, и Клешня, казалось, разнервничался из-за представления, устроенного печатником. Он скорее скользнул, нежели подошел к барьеру, и дрожал, пока зачитывали приговор.

Морелло знал английский достаточно хорошо, чтобы понять слова судьи без переводчика. Его реакция была столь же драматичной, как у Каликкио. Когда Рэй зачитал приговор, самый опасный босс Мафии в Нью-Йорке упал в обморок, а затем, наполовину придя в себя, впал в конвульсии. Независимо от того, было ли его падение актом, направленным на то, чтобы вызвать сочувствие у суда, – большинство присутствовавших журналистов с отвращением подумали, что было, – ему тоже помогли подняться и выпроводили из зала. Люпо, со своей стороны, начал рыдать, когда стоял перед судьей, и к тому времени, когда он перестал молить о пощаде, он «пропитал весь носовой платок слезами». После этого он стоял, по-видимому, в состоянии шока, пока ему зачитывали его приговор к тридцатилетнему заключению.

Потрясение, вызванное суровостью приговоров, столь же сильно ощущалось и в коридоре, где вести о рекордных сроках и звуки стонов и рыданий из зала суда вызвали яростный гомон среди друзей и родственников осужденных мафиози. Судебный исполнитель Уильям Хенкель, отвечавший за безопасность в суде, собрал почти семьдесят человек – тридцать пять его офицеров, дюжина агентов Секретной службы, пятнадцать детективов и шесть полицейских в форме, – и все они должны были поддерживать порядок, как только появлялись новости. Хенкелю пришлось отдавать приказ очистить коридор четыре или пять раз, пока суматоха не улеглась настолько, что можно было заковать заключенных в наручники и увести. Краткая прогулка до камер предварительного заключения в тюрьме Тумс на Центральной улице была весьма нервной. В полной мере ожидая, что они могут стать мишенями для оставшихся членов семьи Морелло, судебные исполнители и сотрудники Секретной службы вздрагивали, когда фотокорреспонденты разражались залпами вспышек. На короткое время возникла паника, когда в колонну врезался шатавшийся из стороны в сторону пьяница, выразивший намерение прорваться сквозь строй и добраться до заключенных.

Стояла кромешная тьма и подмораживало, когда процессия приблизилась к массивным воротам тюрьмы. Судебные исполнители Хенкеля перекрыли движение на улице, преградив путь двум трамваям, трем женщинам с пятью младенцами и толпе рыдающих родственников, пока заключенных заводили внутрь. Флинн выступил вперед и ответил на несколько вопросов, довольный, что может наконец пожать плоды своих неустанных усилий. «Кому-то это поможет», – заметил шеф с полуулыбкой, когда ворота захлопнулись. Пресса очень любила получать подобные немногословные высказывания от главы Секретной службы. На следующий день его слова открывали большинство газетных публикаций.

Т юрьма, которой предстояло приютитьМорелло и Люпо на следующие двадцать и более лет, возвышалась за величественными стенами к юго-востоку от Атланты. Это была главная федеральная тюрьма в Америке, и размеры она имела соответствующие, являясь самым большим в мире строением из бетона. Снаружи оно больше походило на средневековый замок, чем на тюрьму, но в данном случае внешность была обманчива. Здание было более или менее новым – первая группа осужденных поступила в 1902 году, – и начальник тюрьмы любил изображать ее как образцовое учреждение. Она была устроена определенно лучше, чем государственные тюрьмы, в которых побывала банда Морелло в Нью-Йорке, и не предназначалась для того, чтобы сокрушить волю своих заключенных или сломить их дух, на что был и отчасти оставался нацелен Синг-Синг. Арестантов избавили от работ на каменоломнях, что являлось официальным каторжным трудом в других исправительных учреждениях, и вместо этого направили на выполнение «полезных заданий». Морелло был назначен на работу в ателье. Еще более примечательно, что мужчины отрабатывали «профсоюзные часы», что означало восьмичасовой рабочий день, а не изнурительную рутину от рассвета до заката, которую выполняли группы каторжников, скованные общей цепью, – обычное явление в других районах Джорджии. После работы они возвращались в свои блоки, в которых содержалось всего восемьсот заключенных, в основном по одному человеку в камере – роскошь, неслыханная в других тюрьмах.

Дисциплина была строгой, но до жестокости не доходило. Телесные наказания не применялись; нарушители спокойствия приговаривались к одиночному заключению на строгой диете. Даже питание было хорошим, хотя оно не включало в себя ни одного из итальянских продуктов, по которым тосковали Морелло и его последователи, – «ни спагетти, ни чеснока», как сообщил своим читателям один ироничный журналист. Заключенные получали трехразовое питание: по всей видимости, рыбные котлеты, хлеб и кофе на завтрак, тушеную говядину на обед и пончики или жареный картофель вечером. Как сообщили репортеру The Washington Post , условия были настолько изумительными, что один заключенный, освобожденный недавно, нарочно взломал чей-то почтовый ящик, чтобы его арестовали и вернули в тюрьму.