Майк Дэш - Первая семья. Джузеппе Морелло и зарождение американской мафии

Другие города, включаятакие крупные, как Бостон, Чикаго и Лос-Анджелес, никогда не поддерживали больше чем одну мафиозную семью. Нью-Йорк же был слишком густонаселенным городом и слишком значимым центром сицилийской иммиграции. Поскольку каждый год через остров Эллис продолжали прибывать сотни тысяч итальянцев, в конце концов кто-то неизбежно должен был бросить вызов семье Морелло. Одной из причин было то, что Джузеппе Морелло открыто предпочитал корлеонцев. Люди из других городов Сицилии знали, что им будет затруднительно занять высокое положение в рядах его семьи. Еще одной причиной явился бурный рост города. Какими бы сильными ни были Морелло, в Бруклине или в Бронксе они не могли доминировать так же, как в Гарлеме. Именно в Бруклине где-то после 1902 года была основана вторая мафиозная банда Нью-Йорка.

Ее главой был Никола Скиро – Кола Скиро, как его чаще называли, – который прибыл в Соединенные Штаты из небольшого портового городка Кастелламмаре-дель-Гольфо около 1902 года. В Кастелламмаре были сильны криминальные традиции. Множество эмигрантов уехали оттуда в Чикаго, Детройт и Буффало – и в Бруклин. Скиро было тридцать, когда он впервые появился в Соединенных Штатах. Между 1905 и 1910 годами он нашел в Нью-Йорке достаточно своих сограждан, чтобы создать семью. Подобно самому Скиро, который не был харизматичным лидером (зарабатывать деньги получалось у него лучше, чем руководить людьми), банда из Кастелламмаре держалась в тени. То немногое, что о ней известно, сохранилось в словах Клементе, который рассказал о ней Флинну. Во многом то же можно сказать о второй бруклинской семье, организованной мафиозо из Палермо по имени Манфреди Минео. Минео, который также оставался вне поля зрения общественности, очевидно, был эффективным руководителем. Его семья, самая немногочисленная и молодая из всех четырех на момент описания Клементе в 1912-м, к 1930 году станет самой большой в Нью-Йорке.

Обе бруклинские банды, по всей видимости, признали Клешню боссом боссов до его заключения в 1910 году; обе почти не привлекали внимания, потому что вершили свои дела на восточном берегу Ист-Ривер, где было меньше газет и меньше любопытных журналистов, и еще потому, что держались подальше от Флинна, не участвуя в торговле поддельными купюрами. А вот третья и последняя из новых мафиозных семей Нью-Йорка доставляла Морелло больше неприятностей, чем остальные: начать с того, что она жила в итальянском Гарлеме бок о бок с первой семьей; вдобавок предводитель этой банды был более внушительным персонажем, чем Скиро или Минео. Сальваторе д’Акуила по прозвищу Тото был еще одним палермитанцем, а это означало, что он происходил из города, в котором насчитывалось столько же конкурирующих cosche , сколько орудовало в Нью-Йорке. Это также означало, что он родился в городе, где местные мафиози считали себя на голову выше простофиль из глубинки.

У д’Акуилы было меньше опыта, чем у Скиро и Минео. Когда он появился на Манхэттене, ему не было и тридцати. Хотя о ранних годах его пребывания в Соединенных Штатах известно мало, в первый раз он отметился в полицейских записях благодаря чему-то странному и захватывающему. В 1906 году д’Акуила был арестован за то, что мошенничал, злоупотребляя доверием жертв: это занятие требовало красноречия, острого ума и высокого интеллекта – всех тех качеств, которых заметно недоставало большинству мафиози. Д’Акуила также был самым упрямым, сильным и агрессивным из всех конкурировавших боссов в Нью-Йорке, что он вскоре и доказал. К несчастью для Морелло, они делили с ним тесные и оживленные улицы Гарлема.

Новые могущественные боссы, такие как д’Акуила, почти наверняка заняли бы высокое положение вне зависимости от того, посадили бы в тюрьму Люпо и Морелло или нет. Однако представляется маловероятным, что первая семья столкнулась бы с таким количеством угроз за столь малый промежуток времени, если бы Клешня остался на свободе. Морелло в качестве босса боссов наверняка предотвратил бы это, не в последней степени благодаря почти суеверному трепету, внушаемому им окружающим. Кроме того, Морелло, в собственной семье которого, если верить полиции, насчитывалось с полдюжины членов, застреленных или зарезанных в качестве меры предосторожности, уж точно разобрался бы с появлявшимися конкурентами более безжалостно, чем это сделали его сводные братья. Правда заключалась в том, что ни одна семья, даже такая прочно утвердившаяся, как Морелло, не могла остаться невредимой после того, как в тюрьму отправилось такое количество ее руководителей. Преемники Клешни не могли просто взять и потребовать того уважения, которое так старательно зарабатывал старый босс. Мафиози, будь они сицилийскими или американскими, всегда остро ценили харизму и ожидали от своих предводителей чего-то большего, чем простой эффективности. С этой точки зрения назначение бесцветных братьев Ломонте главами гарлемской семьи было роковой ошибкой со стороны Морелло. Это позволило конкурирующим мафиозо возвыситься до такой степени, какая несколькими годами ранее была просто немыслима. Также это означало, что Ник Терранова столкнулся с угрозами, которые никогда не нависали над Клешней.

По словам Николы Джентиле, мафиозо-путешественника из Питтсбурга, д’Акуила был опасным человеком, высокомерным и амбициозным, и его люди скорее боялись его, нежели уважали. К тому же он привык добиваться своих целей – и, когда Люпо и Морелло исчезли с его пути, не теряя времени, превратил свою семью в сильнейшую cosca в городе. Отчасти д’Акуила добился этого за счет привлечения перебежчиков из других мафиозных банд Нью-Йорка. Больше всех пришло из банды Морелло. Среди тех, кто к 1912 году присоединился к его семье в поисках большей власти и большей добычи, были два хорошо известных члена первой семьи: Джузеппе Фонтана (старый мафиозо с Сицилии, скандально известный своим участием в убийстве главы Банка Сицилии в 1893 году) и Джозеф Фанаро (подозреваемый в жестоком убийстве Сальваторе Маркиани), который также был арестован во времена бочкового убийства.

Дезертирство человека такого опыта и такой репутации, как у Фонтаны, было отчетливым сигналом о том, что баланс сил в итальянском Гарлеме сместился. Немногие мафиози испытали удивление, когда д’Акуила во время пребывания Клешни в тюрьме провозгласил себя боссом боссов. Этот титул по-прежнему не давал ему никаких формальных полномочий, и новый босс организовал свое возвышение проверенным способом – путем единодушного общего голосования на заседании генеральной ассамблеи Мафии. По словам Джентиле, д’Акуила был непреклонен в своей решимости добиться влияния, что подтверждает и свидетельство Сальваторе Клементе. От Клементе Флинн узнал, что человек из Палермо обладал и активно пользовался властью созывать на собрания всех нью-йоркских мафиози. Кроме того, д’Акуила строго контролировал прием новых членов во все четыре семьи. «В этой местности четыре банды, – рассказывал осведомитель Флинна. – Когда рассматривается чья-то кандидатура в какую-то из них, этот человек предстает перед [ними всеми]».