Хедрик Смит - Русские

После пронизывающей сырости кладбища, охватившей нас, стоявших у могилы в почтительном молчании, тепло дома-музея Чуковского было особенно приятно.

Огромный стол с обильным угощением был накрыт на двадцать, а то и более персон. Люди непринужденно рассаживались на разномастных стульях, креслах и диванах со специально подложенными дополнительными подушками. Русские не обращали на это внимания — главное было общество и беседа. Лидия Чуковская, считавшая, что вечер памяти должен быть посвящен не только одному человеку, но, что еще важнее, духу и атмосфере культурной жизни эпохи, позаботилась об организации художественного чтения. Сначала было прочитано написанное Чуковским в 1910 г. эссе о различных писателях того периода, содержавшее занимательную и одновременно глубокую и взыскательную литературную критику. За ним последовало эссе, написанное в 1911 г. писателем Василием Розановым, где вначале очень живо рассказывается об обаянии Чуковского как лектора, а затем развертывается яростный спор автора с Чуковским по поводу его снобистского утверждения о том, что массовые средства информации, и особенно кино, оказывают пагубное влияние на Культуру с большой буквы. Розанов обвинил Чуковского в его оторванности от масс. Чтение этих двух эссе подействовало на сидящих за столом как катализатор: завязалась оживленная беседа о памятных моментах культурной жизни России периода Серебряного Века. Мне трудно было уловить все, о чем говорилось, но было очевидно, что на всех присутствующих возбуждающе подействовали и богатство языка, и отточенность стиля обоих писателей, и открытость их полемики шесть десятилетий тому назад. Увлекаясь все больше и больше, сидевшие за столом писатели один за другим начали вставлять собственные замечания, читать наизусть и разыгрывать сценки. Под неоднократные тосты большая часть угощения была поглощена.

Рина Зеленая, озорная актриса, немолодая женщина с хриплым низким голосом, очень подвижным лицом и живыми глазами (благодаря чему ее телевизионные выступления с подражанием детской речи и доставляют удовольствие всем), прочла шутливую пародию на советскую пропаганду. Актриса принесла с собой сборник собственных рассказов, один из которых сатирически высмеивал культ «героев труда» в советской прессе. Это был рассказ о маленьком мальчике, который однажды помог своей бабушке вымыть посуду. Когда об этом стало известно в пионерском лагере, его немедленно попросили выступить с докладом на тему «Как я помог бабушке вымыть посуду». Вскоре о «маленьком герое» написали в лагерной и школьной стенгазетах. Затем школу затопил поток писем от детей со всей страны, желающих знать, как надо мыть посуду и как лучше всего помочь бабушке. Это было прочитано как восхитительная смесь торопливо, по-детски проглатываемых слов, с шепелявостью и заиканием, с насмешливой серьезностью и с застенчивой неловкостью девятилетнего ребенка; при этом актриса восторженно вращала глазами, упершись рукой в бок и озорно отставив локоть. Гости, уже изрядно выпившие и закусившие к этому времени, так смеялись во время выступления Рины Зеленой, что некоторые никак не могли отдышаться. Однако история маленького героя на этом еще не кончилась. Мальчику предложили написать рекомендации «Как следует мыть посуду» для детей других школ, где эти рекомендации будут вывешены на доске объявлений и напечатаны в стенных газетах. Скоро вся жизнь юного героя свелась к писанию рекомендаций. И, наконец, когда однажды вечером бабушка еще раз попросила его помочь ей вымыть посуду, он оказался не в состоянии это сделать. Новоиспеченный теоретик был настолько занят писанием писем с разъяснениями, как надо мыть посуду и помогать бабушкам, что делать это самому у него уже не оставалось времени.

Из всех, кто посвятил себя делу сохранения русского культурного наследия, несомненно, чрезвычайно ярким человеком является Надежда Мандельштам, олицетворяющая собой живую летопись событий, официально преданных забвению. Ее муж, хрупкий Осип Мандельштам, быть может, величайший русский поэт нашего века, заплатил жизнью за стихотворение из 14 строк, высмеивающее Сталина — «кремлевского горца, душегуба и мужикоборца» с его толстыми, жирными, как черви, пальцами и тараканьими усищами. Мандельштам погиб в сталинских лагерях приблизительно в 1938 г. — точная дата его смерти зафиксирована не была. В 1973 г. вышел из печати сборник некоторых стихов поэта, в течение 13 лет задерживаемый цензурой. Почти весь тираж был продан за границу; страстным желанием собственных граждан приобрести произведения Мандельштама власти грубо пренебрегли. В сборник не вошли, разумеется, наиболее сильные произведения поэта, сочтенные советской цензурой либо слишком острыми, либо слишком трагичными. Только на Западе, благодаря упорным стараниям вдовы Мандельштама, приложившей невероятные усилия к тому, чтобы его наследие не пропало, были опубликованы эти стихи. В течение многих лет после смерти поэта она, как загнанный кролик, по выражению Иосифа Бродского, скиталась по стране, избегая ареста и сохраняя бесценное художественное наследие Мандельштама; она раздала рукописи на сохранение друзьям и выучила наизусть практически каждую строчку, превратив себя таким образом в живой архив.

«Если вы уговорите меня начать, — сказала она мне однажды, — я могу читать наизусть в течение трех часов подряд без остановки». Однако в день нашей встречи это было невозможно: Надежда Яковлевна, как звали ее русские друзья, хрипела и кашляла, одолеваемая множеством недугов, усугубленных, несомненно, действием едких русских папирос с сильным неприятным запахом, которые она курила, несмотря на свою язву и 72 года. Она беспрерывно дымила и кашляла, дымила и кашляла, и, кончив одну отвратительную папиросу, немедленно зажигала следующую, сдавливая ее мундштук на русский манер, что должно было заменить фильтр. Однако, судя по ее кашлю, такой фильтр был не очень эффективен. Иногда эта женщина выглядела настолько бледной и старой, словно сама смерть, но при этом она была несокрушимой, как сама жизнь — невысокая, крепкая, «выносливая, какими женщины и должны быть», как любила она похвастаться.

Надежде Яковлевне было приятно все, что позволяло ей выступать в роли вдовы поэта и напоминало мучительные, но такие счастливые дни с ее любимым Осипом. Я помню, как однажды вечером к ней домой пришел специалист по славистике из Утрехтского университета Жан Мейер, которому удалось добиться, чтобы Надежда Яковлевна прочла по памяти (позже, правда, прибегнув к папкам с рукописью, вытащенным из-под кровати) десять вариантов одной из самых длинных поэм Мандельштама. Мейер лихорадочно записывал, а я, чтобы помочь ему, старался удержать расшатанный кухонный столик с мраморным верхом, на котором он писал.