Константин Пахалюк - Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века

Далее Савицкий рассказал мне об условиях работы, говоря мне, что в мою обязанность входят организация работ в приготовлении могил и закопка трупов расстрелянных. О необходимости могил он должен сообщать мне за день раньше, чтобы я принял необходимые меры сбора рабочей силы, расположенной поблизости от моей квартиры, назвав мне тут же фамилии могильщиков: Вильцан Антона Ивановича, Вильцан Петра, Бейнаровича Кузьму с сыновьями и зятем Курченко Петром, Миш-Минина и других. Относительно остальных могильщиков Савицкий сказал мне, что он сам наладит дело. После такого разговора Савицкий предупредил меня о том, чтобы я больше находился дома, и о том, что при первой необходимости он зайдет ко мне на квартиру. На этом мы разошлись. Через два дня Савицкий зашел ко мне и сообщил, что сегодня необходимо работать и собрать могильщиков к семи часам вечера к полицейскому участку на Старом фордштадте.

Вторично указав мне фамилии могильщиков, расположенных около меня по жительству [1508] , я сообщил Вильцанам, Бейнаровичу и другим, что сегодня надо работать. Никто не возражал, ограничившись ответом: «Хорошо» и вопросом: «Это будет там же на Погулянке?» Около участка подождали около часа полного сбора остальных, обозначенных в списках Савицкого. И всем сбором пошли снова на Погулянку. Шли непринужденно. Разговоры носили общий характер, перемешанный шутками и посторонними вопросами, не относящимися к делу, на которое мы идем. Ни перед кем из нас не вставало вопроса того, что мы идем готовить могилу для невинных людей, которых этой ночью будут расстреливать в приготовленную нами могилу, включая стариков, женщин и детей. Всеми руководила жажда кровавой добычи вещей расстрелянных граждан, каждый считал, что уничтожение евреев — правильное дело. Придя на Погулянку к тому же месту, где ранее происходил расстрел, я увидел приготовленные заранее 6 бочек хлорной извести для посыпания трупов расстрелянных с целью, чтобы в дальнейших работах предохранить бригаду могильщиков от трупного запаха. Будучи прямым помощником Савицкого, я сразу же приступил к выполнению работ старшего могильщика, то есть произвел разметку будущей могилы длиной 40 метров при остальных прочих размерах и доставку бригады могильщиков на работу. Перед началом работы Савицкий объявил могильщикам о том, чтобы они держали язык за зубами о той работе, которую они выполняют, и, отведя меня в сторону, вновь предупредил меня о данной мною подписке относительно наблюдения за суждениями рабочих. Работали могильщики неплохо, и принуждений делать не приходилось. После начала работы мы с Савицким выпили принесенный им спирт, стали чувствовать себя бодро. В разговоре он рассказал мне о себе, о службе в качестве капрала в латвийской армии. Касаясь происходящих событий, Савицкий высказывал поддерживаемые мною суждения о том, что при Ульмановском правительстве [1509] жилось хорошо, что приход Советской власти дал волю евреям, и они начали чувствовать себя хозяевами положения, придвинул их к власти. Я соглашался в том, что сейчас с приходом немецких войск настал момент расплатиться с евреями за все, якобы творимое ими когда-то.

Могильщики, оканчивающие заданную им норму выработки, заявляли мне о готовности их работы. Я ходил на прием их работы, спускаясь в выкопанную могилу, осматривал качество выполненных работ. После непродолжительного отдыха по окончании работ, примерно к трем часам утра, была приведена толпа граждан еврейской национальности, около 600 человек. В числе которой были старики, женщины и дети, причем часть граждан, не могущих передвигаться собственными силами, главным образом старики, были привезены фурманами (ломовыми извозчиками) 4 или 5 подвод. Лица фурманов мне незнакомы. Я знаю только одно: что это были жители г[орода] Даугавпилса. Состав полицейских был тот же самый: 11 человек палачей, 5 человек, занимающихся раздеванием обреченных, и 15 человек для отвода с места раздевания к месту расстрела.

После полного окончания процесса работы я совместно с Савицким делил между могильщиками имущество — верхнюю одежду расстрелянных. Лично я в этот раз приобрел 4 вязаных дамских кофты, брюки, две пары мужских, 2 пары дамских туфель и дамское пальто; кроме этого, приобрел 10 штук карманных часов, найденных мною в старом жилете и в траве по месту нахождения обречённых перед расстрелом. Когда разошлись рабочие, Савицкий намекнул мне на то, что необходимо устроить выпивку после такой работы, тем более что ближайшие два дня будут свободными и расстрелов не предполагается. Я обещал ему это, и на другой день он приехал ко мне на квартиру, где была устроена небольшая выпивка, что не удовлетворило нас с Савицким, нигде не достал больше спиртных напитков. И через день или два, точно не помню, была устроена настоящая выпивка в присутствии меня, Савицкого, Вильцана Антона Ивановича и Петра. Выпивка была устроена из средств добычи на могилах расстрелянных. Пьянка представляла из себя дикую оргию со злорадным смехом над обреченными, главным образом над женщинами, сопровождалась нецензурными рассказами про виданное. Савицкий упрекал меня в трусости в моменты расстрела. Присутствовавший Вильцан Антон тоже делился своими впечатлениями виденного. Короче говоря, это была пьянка кровавых шакалов, потерявших всякие угрызения совести. Все мы были довольны происходившим и веселы, не задумываясь о том, что мы являемся преступниками. После этого я участвовал в расстреле мирных граждан на Средней Погулянке [1510] , где было расстреляно около 600 человек, состав могильщиков был тот же, и процесс расстрела проходил аналогично прежним разам. Также было разделено имущество расстрелянных между могильщиками. Расстрелы на Средней Погулянке были три раза. Было расстреляно около 1500–1600 человек. После Савицкий мне объявил, что расстрелы будут производиться в Песках, где также под моим руководством были приготовлены могилы и расстреляно около 1500–1600 человек. На каждом из расстрелов в качестве добычи нам доставались вещи расстрелянных. Один раз мы с Савицким повезли на квартиру ко мне имущество расстрелянных.

Говоря о процессе расстрелов на Песках, мне хочется отметить поведение некоторых обреченных. Расстреливались исключительно мужчины в возрасте не старше 35 лет. Расстреливаемые, а их было 18 человек, были связаны одной общей проволокой; когда их конвоировали, то пьяные полицейские требовали, чтобы они пели песню «Выходила на берег Катюша». Вместо этого они запели «Смело, товарищи, в ногу». Эту партию обреченных расстреливали без ограбления, так как это были политические заключенные, доставленные из тюрьмы. В этой группе я встретил знакомого мне зятя гражданина Иоффе. После этого расстрела мое участие в массовых злодеяниях было окончено. Ход дальнейших событий мне неизвестен. Заканчивая свои показания по данному вопросу, я хочу сказать, что среди нас, могильщиков, между мной и Вильцаном в частной беседе всплыл вопрос об ответственности, которую нам когда-то придется нести, но, придя к выводу, что «дальнейшее покажет», мы забыли про это и больше никогда не возвращались к этому вопросу. Политических суждений между нами никаких не было, руководствовались только жаждой наживы.