Игорь Шнуренко - Человек взломанный

Цифровая платформа едина, ей подчинилось человеческое общество, и жрецы стараются, чтобы она охватила всю Вселенную, или как минимум чтобы люди в это поверили. Цифровой Левиафан распространился повсюду как вирус, а вирус стал цифровой платформой, которой люди отдали свою свободу и волю. Теперь эта платформа-вирус разрешает суждение и распространяет его для коллективного усвоения роем подключенных.

Прежде была возможна власть одного человека над другим в том случае — как писал Спиноза — когда один держит другого связанным, «лишил его орудий для средств самозащиты или бегства, или настолько привязал к себе благодеяниями, что тот предпочитает его верховенство своему собственному и хочет жить лучше по его указке, чем по своей».

Такой человек назывался alerius juris — чужеправным — но он мог стать снова своенравным, sui juris, и вернуться тем самым в свое естественное состояние, стоило ему все же найти возможности бегства — в случае удержания тела, или усилием воли освободиться от страха либо надежды, которая держала в неволе его дух.

Не то сегодня, ибо цифровая платформа вируса не предусматривает никаких опций, кроме моментального реагирования роя на сегодняшние указания согласно последним графикам и опубликованным цифрам зараженных. Ежедневная публикация числа смертей доказывает смертельную серьезность новых указаний, ограничений, инструкций, запретов и регламентов наказаний, хотя для проведения необходимых ритуалов пребывания вируса в мире никакого доказывания серьезности и не нужно.

Дело в том, что доказывать ничто некому и незачем, ритуал обнуления своеправия оказался лишь рекуррентным воспроизводством самого себя. Мы могли бы сказать, что таким образом сам человек, разведенный с божественной мудростью, Софией, и исключенный из поля содержания и смыслов, превращается в декларацию собственной немощи.

Человек перестает быть и чужеправным, alerius juris, ибо чужеправие предусматривает, во-первых, власть другого человека, а во-вторых, потенциальную возможность возвращения в естественное состояние sui juris.

Особенно интересно эта новая эра Цифрового Левиафана как платформы для России, как окончательное преодоление раскола. Разрешился вечный русский вопрос о выборе между верой и правдой, о том, что первично, праведные дела или совокупность обрядов. Правда подключена к коллективной антенне и заземлена, вера превращена в график прогулок.

Как это произошло? Случилось так, что искусственный интеллект — давайте, наконец, произнесем это выражение — стал Цифровым Левиафаном, вирусно-цифровой платформой, окончательным государством, и окончательным решением.

Что такое искусственный интеллект в данном контексте? В России есть определение ИИ, закрепленное в федеральном законе 123 о верховной власти искусственного интеллекта в городе Москве, вскоре оно наверняка станет одной из поправок к конституции. Звучит оно так: ИИ — это «комплекс технологических решений, позволяющий имитировать когнитивные функции человека (включая самообучение и поиск решений без заранее заданного алгоритма) и получать при выполнении конкретных задач результаты, сопоставимые, как минимум, с результатами интеллектуальной деятельности человека».

Это понимание ИИ рекурсивно в том смысле, что определяет искусственный интеллект через самого себя, ведь ИИ, в этом понимании создается по образу и подобию человека. Если же мы забудем о рекурсии, то это понимание становится абсурдным в том смысле, что искусственный интеллект, понятие с большим полем неопределенности, определяется через человека, другое понятие с ещё большим полем неопределенности. Тысячи лет философы спорили и продолжают спорить о том, что такое человек, и едва ли сильно продвинулись в ответах на базовые вопросы. Чтобы определять машину человеком, нужно прежде его обнулить, что, впрочем, и было сделано жрецами под радостные восклики толпы.

Хотя выход есть: можно человека сузить, сделать машиной, что, собственно, и происходит. Тогда, как может показаться на первый взгляд, поле неопределенности также сузится — хотя это весьма поверхностное представление. Так или иначе, именно это рекурсивное и абсурдное определение находят, заходя в Гугл или Яндекс, чиновники на круглых столах по искусственному интеллекту, поэтому оно является базовым. Безальтернативность данного определения, защищенного теперь и законом, делает его общепринятым для формируемого сегодня человеческого роя.

Есть альтернативные определения, одно из них дал Шейн Легг, один из основателей лаборатории Deep Mind. Это его лаборатория создала нейросеть, которая победила человека в игре го. По Леггу, интеллект — это способность агента ставить себе цели и решать разные задачи в меняющемся окружении. Если этот агент — человек, то интеллект естественный, а если машина — то искусственный. Все просто, и мы будем пользоваться этим пониманием ИИ.

Некоторые философы считают, что искусственный интеллект — это не только технологии, это еще и идеология, и даже скорее идеология, чем технология. Но и это определение является неполным. Искусственный интеллект вбирает в себя и идеологическую составляющую, но он включает в себя и многое другое.

Владимир Вернадский писал о ноосфере, но сегодня она оборачивается своей пугающей стороной, являя нам образ Левиафана. Чтобы представить себе монстра, вобравшего в том числе и человеческий разум, нам придется открыть запретные парки собственных суждений.

Новый цифровой Левиафан надзирает за человеческим роем, ставшим частью вирусной цифровой платформы, при этом и рой, и вирус, и платформа для информационномедийного и экономического распространения вируса тоже являются частью Левиафана как Цифры. В мире, где человек стал частью окружающей среды, Umwelt, если пользоваться терминологией Хайдеггера, этот расширившийся Umwelt поглотил Dasein, сущее, вопрошающее о своем бытии. Так обнуленный Dasein исчезает из окружающего мира целиком и полностью, так что можно говорить о коллапсе Dasein при появлении цифрового Левиафана. Мы снова и снова возвращаемся к рекурсии, к Левиафану, надзирающему за самим собой.

Давайте осознаем, насколько наш цифровой Левиафан походит на библейского.

Левиафана мы видим в книге Иова, которая появилась после вавилонского пленения евреев. По мнению некоторых исследователей, евреи сохранили идентичность, противопоставив жестокого, неумолимого, но справедливого еврейского бога Элохим доброму и мудрому древнеиранскому богу Ахурамазде, чье имя в древнеиранском языке означало «владыка мысли», «Бог, устанавливающий мысль».

Левиафан в книге Иова — проявление еврейского Бога, его инструмент, моральный агент, созданный волей Элохим и действующий самостоятельно, но находящийся под полным Божьим контролем. Когда страдающий Иов начинает сомневаться в Элохим и даже пытается препираться с ним, тот показывает ему ужасающего Левиафана как свое орудие, существо, перед которым Иов не может устоять. Бог использует мощь монстра, чтобы показать, насколько Иов слаб и ничтожен, и никакое самое правильное поведение не может принести Иову избавление от страданий, пока он полностью не покорится воле Элохим. Элохим, а не благостного Ахурамазды.