Игорь Шнуренко - Человек взломанный

В любом случае, близится время, когда множества точек, или люди-данные, в той или иной форме получат уведомление, что их свобода воли аннулирована, точнее, ее никогда и не было. И теперь им предстоит жить по другим законам, слушаясь новых богов, какие бы между этими богами не творились наверху свары.

С этого момента любой поступок человеко-данного должен быть санкционирован — как и любой поступок по отношению к нему. Кто может дать такую санкцию? Только рой, коллективная сущность, управляемая богами через Цифрового Левиафана (так будут считать боги, хотя Левиафан, как показано в этой книге — вполне самостоятельная сущность, которая довольно быстро подчинит новых богов, если не начнет строить свою империю прямо с подобного подчинения).

Таким образом, множество точек можно заменить множеством масок. Встает вопрос о замещении человеческой индивидуальности роем, а сознания — роевым мышлением.

По дискуссии вокруг Ефремова понятными становятся методы, которыми это роевое мышление будет насаждаться. Ярость, с которой защитники права Ефремова стать совершенным человеко-данным набрасываются на тех, кто пытается говорить об ответственности, свидетельствует о том, что на кону корневые, базовые ценностные установки. Десятилетия разрушения человекоцентричности в науке, экономике и обществе в целом привели, фактически, к созданию контролируемых элементов, человекоданных, из которых создается рой. Интересно, что человеко-данные, то есть люди, ставшие собственными данными, прежде всего образуются из числа перспективных новых богов, то есть технократически настроенной интеллигенции. Эти люди совмещают описанное выше отрицание сознания у других с уверенностью в собственной исключительности. Но производство человеко-данных поставлено на промышленную основу, и можно не сомневаться, что большинство потребителей в ближайшее время станут таковыми — тем более что к этому их подталкивают в постоянном режиме.

Агрессивные человекоданные проявили себя во время эпидемии коронавируса, когда рой набрасывался на человека, который отказывался надеть маску подчинения и тем самым присоединиться к рою. В ютюбе было выложено много роликов коллективных избиений и других актов агрессии носителей масок против тех, кто пытался сохранить индивидуальность. Эти действия, информация о которых распространяется по социальным сетям на микроуровне, служит для запугивания колеблющихся и рождению и закреплению новых привычек и ритуалов подчинения. Они свидетельствуют и о непреодоленном пока внутреннем разладе в системе.

Патрик Бейтмен, герой романа Бретта Истона Эллиса «Американский психопат» — выпускник Гарварда с безукоризненными манерами. Он показывает своим однокашникам бумагу, на которой напечатаны его визитки — и те млеют от зависти. Патрик днем занимается бизнесом, специализируясь на «слияниях и поглощениях», а по ночам убивает. Специалист по анализу деятельности фирм и их реструктуризации, он приводит домой женщин и распиливает их на части. Патрик просто не видит разницы между живым и неживым. Порой он читает мораль тем, кого убивает: например, бездомному, которому говорит, что тот бесполезен. Вот как Патрик рассказывает в книге сам о себе:

«Есть идея Патрика Бейтмена, нечто вроде абстракции, это не настоящий «я», только некая сущность, что-то иллюзорное, и хотя я могу спрятать мой холодный немигающий взгляд и вы можете пожать мне руку и почувствовать плоть, когда я в ответ пожимаю вашу, и хотя вы ощутите, что наши стили жизни похожи — это буду не я. Для меня трудно иметь смысл на любом уровне. Моё «я» сфабриковано, это искажение. Я не самостоятельное человеческое существо. Моя совесть, жалость, надежды исчезли давно (вероятно, в Гарварде) — если они вообще когда-либо существовали».

Патрик Бейтмен такой же, как основатель «Фейсбука» Марк Цукерберг, как создательница бизнес-модели «капитализма слежки» Шерил Сэндберг, как многие другие создатели и топ-менеджеры высокотехнологичных корпораций, правящие ныне миром. Почитайте воспоминания тех, кто создавал «Фейсбук», например, историю того, как Марк Цукерберг выпотрошил Эдуардо Луиса Саверина и пошел дальше. Вы увидите мир, где отсутствует какое-то подобие морали, где предательство, подножка, подстава, манипуляция — обычное дело, где совесть, самосознание, сопереживание, сочувствие не просто мешают — это верные признаки того, что вы проиграете. Конечно, вы можете сказать, что такова типичная история любого крупного капиталиста, но наше время приносит выражения нечеловечного поведения в самой законченной, химически чистой форме.

Эти лишенные эмоций, убившие их в себе человеческие существа — прообразы необогов, тех самых, которым Юваль Харари присудил мир. И они берут управление в свои руки.

Роман вышел в 1991 году, и многие тогда увидели в нем метафору времен Рональда Рейгана и Буша-старшего, когда власти решили снять ограничения с финансовых рынков, и жадность, отсутствие моральных тормозов, безжалостная конкуренция были признаны главным двигателем не только экономики, но и человеческого прогресса в целом. Новая мораль и новая этика стали править бал. Общественное было провозглашено отсталым и следовательно аморальным и неэтичным, частное — передовым, моральным, и этичным. Топор Бейтмана олицетворял вполне реальное сокращение рабочих мест, за счет которого банкиры и инвесторы делали свои прибыли. Новая этика вышла из кодекса поведения биржевика, нацеленного на прибыль любой ценой, полученную на крови, на уничтожении всего, что осталось от Земли, полученную на обмане, ибо «кто не спрятался, я не виноват». Это сочеталось — и во многом было обусловлено — процессами в научной и общественной среде, где восторжествовали идеи деконструкции человека, где общим местом стало признание того, что человек — это лишь набор меняющихся качеств, его сознание — это сменяющие друг друга ощущения, а свобода, как и самое «я», иллюзорны. Новая этика распространилась тогда в кругах деловых людей и политиков — тех, кто принимает решения — хотя её и не принято было широко артикулировать. Точно так же сегодня Хотя своих трудно было чем-нибудь удивить. Когда на вечеринке Патрика спрашивают, чем он занимается, он достаточно громко говорит «убийствами и экзекуциями» («I'm into murders and executions»), что фонетически звучит очень похоже на «слияния и поглощения» (mergers and acquisitions). Возможно, кто-то и услышал слова правильно, но чего не бывает. Никто не придает никакого значению тому, что он сказал, вечеринка продолжается как ни в чем не бывало.

Фильм режиссера Мэри Хэррон по роману Истона Эллиса вышел уже в следующую эпоху, в 2000 году. Американцы пережили спад и безработицу — оборотная сторона безудержного финансового энтузиазма — и уже начиналась новая эра, которую гарвардская (заметим!) исследовательница Шошана Зубофф назвала «эрой капитализма слежки».