Айн Рэнд - Голос разума. Философия объективизма. Эссе

В свободном обществе те немногие, кто в состоянии позволить себе дорогостоящие открытия, были бы нормальным механизмом для снижения затрат. Постепенно все больше и больше людей могли бы пользоваться технологиями, и тогда в здравоохранении не было бы финансового кризиса. Все выиграют, никто не раздавлен. Неизлечимо больные не крали бы ни у кого жизнь, как это происходит сейчас благодаря вмешательству государства; пожилые бы не жили за счет молодых.

Вам, наверное, интересно, осветил ли я все способы разрушения государством сферы медицины. Я лишь пробежался по верхам. Например, я не упомянул официальное внедрение принципа коллективизма в медицинскую практику, то есть медицинских комиссий в противовес индивидуальному решению. Пример такому внедрению – распространение Организаций по оценке профессиональной деятельности (ООПД), которые наблюдают за ГОД-системами и усиливают их. Эти комиссии состоят из врачей и медсестер, назначенных государством, чтобы следить за лечением пациентов Medicare и уменьшать его стоимость, и обладающих силой навязывать свои ничем не подкрепленные решения несогласным докторам. Такие комиссии – эквивалент администраторов СМО в системе Medicare: потенциально они могут принимать те же решения о запрете длительных госпитализаций, а также анализов и хирургических операций, даже когда врач считает эти процедуры необходимыми.

Также я не упомянул о сертификате потребности (Certificates of Need). Поскольку государство считает любое новшество в сфере медицины потенциально дорогим, больницам запрещено развиваться, будь то увеличение количества коек или внедрение новой технологии, пока администратор не докажет «потребность» в изменениях чиновнику. Поскольку «потребность» в данном контексте – понятие неопределимое и недоказуемое, то рабочий критерий здесь – политический рычаг. Именно поэтому в [1984 г.] государство запретило известному нью-йоркскому онкологическому центру Слоана и Кеттеринга закупить оборудование для МРТ, потому что оно уже было у другой больницы в городе. Позже, после всплеска общественного возмущения, правительство уступило. А как насчет тех больниц, у которых нет славы или связей и которым без объяснения причин отказывают в праве иметь важное диагностическое оборудование? Пока запреты в их отношении лишь частично вступили в силу. Врачи все еще вольны покупать для собственных кабинетов новое оборудование, которое часто используется пациентами больницы. Однако правительство борется за закрытие и этой лазейки: вот-вот может выйти указ, запрещающий частным врачам на собственные деньги закупать оборудование для собственных кабинетов без сертификата потребности. Здесь вы видите, как вмешательство государства влияет на ваше лечение, даже если вы не пациент программы Medicare. Если вашему врачу или больнице запрещено иметь какое-то оборудование, вам это не выгодно. Здесь нет выгоды. Ее не существует.

Не упомянул я и сотни других видов вмешательства государства в сферу медицины. Всего за один год законодательные органы внесли в конгресс почти триста законопроектов, затрагивающих расходы на лечение. Одна из больниц в Нью-Йорке отчитывается перед 99 отдельными регулирующими учреждениями.

Не затронул я и того, что, возможно, сегодня является худшей проблемой в медицине, больше всего деморализующей врачей: кризис халатности . Он иначе, но не менее ярко, демонстрирует смертоносные последствия действий государства в сфере медицины.

За последнее десятилетие количество судебных разбирательств по врачебным ошибкам утроилось. Сегодня [в 1985 г.] на каждые сто врачей приходится 16 исков. Также выплаты истцам в среднем составляют 330 000 долларов и постоянно растут. Воздействие этих обстоятельств на врачей чудовищно. Прежде всего, как мне сказали, возникает страх – хронический страх получить со следующей партией почты письмо от адвоката какого-нибудь пациента. За письмом идет изнуряющая череда судебных разбирательств, включая бесконечные показания и затяжной судебный процесс. Развивается чувство, что врач живет в злобной вселенной, где каждый пациент – потенциальный враг. Над врачом постоянно витает призрак потери работы и разрушения карьеры. И каким бы ни был вердикт, обвинительным или оправдательным, факт остается фактом: все врачи, как виновные, так и невиновные, платят. Они выплачивают заоблачные суммы в виде страховых взносов: иногда эти суммы составляют более 100 000 долларов на каждого врача.

В ответ врачи встают на сторону «перестраховочной медицины», то есть стремятся проводить ненужные тесты и процедуры лишь для того, чтобы написать о них в медицинской карте и таким образом предотвратить возможные иски от пациентов в будущем. Например, я слышал о случае, когда человек упал и слегка ударился головой. Поскольку симптомы травмы головы отсутствовали, то не было оснований, по мнению доктора, проводить серию дорогостоящих снимков черепа. Но если он не даст направление на рентген, то сильно рискует: если месяцы или даже годы спустя у пациента разовьются загадочные головные боли, на врача могут подать иск. Задним числом он может быть обвинен в халатности, поскольку не стал проводить диагностику, которая могла бы выявить отклонения, чтобы их можно было бы предотвратить. Поэтому у доктора нет выбора: он вынужден дать направление, чтобы защитить себя. По скромным подсчетам, сегодня перестраховочная медицина составляет треть всех затрат на медицинское обслуживание.

Поскольку за последние несколько лет профессия врача не могла резко превратиться в зло или полную безответственность, то нужно задаться вопросом – откуда все эти судебные иски? Наиболее очевидный ответ лежит в законе, утратившем последние остатки рациональности. Стандарты ответственности порочны. Халатность, в любом рациональном смысле этого термина, более не выступает правовым стандартом. Сегодняшние стандарты требуют от врачей не ответственного отношения, а всезнания и всесилия.

Например, если доктор выписывает лекарство, безопасное согласно всем исследованиям, и спустя годы выясняется, что у него есть побочные эффекты, о которых нельзя было тогда и подумать, медика можно засудить. Был ли он халатен? Нет, просто не всезнающ. Если он лечит пациента не с помощью самой дорогой технологии, то может ожидать иск независимо от финансового состояния пациента. «Вы подвергаете себя риску судебного разбирательства, даже если всего лишь намекаете, что финансовые соображения вступают в конфликт с процедурами лечения вашего пациента», – говорит адвокат [120] Arthur R. Chenen, «Prospective Payment Can Put You in Court», Medical Economics , July 9, 1984. . Или: если у новорожденного есть изъян, который мог бы объясниться родовой травмой, то акушер получит иск за неприменение кесарева сечения, даже если для этой процедуры не было показаний: как сказал один акушер, люди полагают, что «все неидеальное – следствие халатности» [121] Allan Rosenfield, цитируется по: Susan Squire, «The Doctors’ Dilemma», New York , March 18, 1985. . Последнее утверждение раскрывает принцип, по которому сегодня действует и закон, то есть не чокнутый левый радикал, а закон : пациент достоин иметь все, что пожелает, независимо от стоимости или способов. Знания врача и наличие денег не имеют значения: желание пациента – закон, а доктор – слуга, от которого требуется обеспечить всех желающих неопределенным «идеальным лечением».