Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Но тот, кто однажды испытал риск жизни заговорщиков, кто втянулся в игру со смертью, никогда навсегда от нее не откажется. Откуда берется тяга к заведомо трагической судьбе у людей столь неразвитых, лишенных возможности вынести ее тяжесть? Думаю, от непомерных амбиций. Работницы, вроде Вари, едва умеющие читать и писать, надменные, но темные крестьяне, не способные последовательно мыслить, но свирепо ненавидящие «буржуев», счастливы собираться на ночные суды и судить мир и людей, обрекая на всевозможные муки тех, кому всю жизнь завидовали и кого презирали. Побывав рядом со смертью, человек стремится к безопасности, но, почувствовав вкус к власти, он не хочет больше подчиняться и заниматься низкооплачиваемой физической работой.

В Новониколевске Варя мало-помалу снова втянулась в горячечную атмосферу большевистской агитации, а потом стала членом одной из второстепенных «пятерок», имея за душой только одно качество – непримиримую ненависть к хорошо одетым людям.

На этот раз игра была проиграна, она это знала и говорила об этом цинично. Но подпольщица не собиралась уходить одна. За водку и сигареты она предала своего товарища Пашу Лавренева. Его арестовали, и после очной ставки с Варей, наглой до крайности, он признался во всем. За водку и сигареты эти два жалких человека сообщили все сведения, о которых их просили. Уверенные в неизбежности конца, они хвастались тем, сколько на их совести смертей, досадовали, что провалились, и не хотели покинуть этот мир, не погубив сообщников.

Все без исключения политические процессы в этой стране показали нам, что заговорщики из низших классов зачастую лишены чувства чести и с легкостью предают сообщников, друзей, родственников. Верность и честность – нежные растения, которые требуют долгого и продуманного воспитания и образования.

Благодаря откровениям Вари и Паши чешская полиция заподозрила наличие здесь центрального комитета большевиков.

В тот момент, о котором я говорю, большевистские организации в Сибири группировались вокруг центрального комитета в Новониколаевске, он именовался «центр» и состоял, как стало теперь известно, из одиннадцати человек. Центр собирался в доме, адрес которого полиция в настоящий момент не могла узнать, так как часть членов была убита, а другие бежали. Члены центрального комитета тщательно выбирались из революционной элиты и не попали бы в поле зрения полиции, если бы имели возможность действовать в одиночку. Но их задачей были организации: повсюду – в существующих революционных клубах, в глухих деревнях они искали руководителей и исполнителей, объединяли, учили создавать вторичные, а затем местные комитеты с четко прописанными обязанностями, обеспечивать связь между центром и периферией, снабжать периферию оружием и деньгами, то есть они постоянно имели дело со связными, которые передавали сведения друг другу: кто-то получал инструкции непосредственно от начальства и далее по цепочке.

Руководители таких больших заговоров в большинстве своем надежны или почти надежны, у исполнителей всегда есть личные амбиции и интересы. Доверенная им даже малая часть секретной информации делает их опасными в случае их слабости или прямого предательства. Их можно не допускать к обсуждениям центра, можно держать на расстоянии от особо серьезной деятельности, но они не могут не знать тех, кто связывает их со следующим звеном, и таким образом, следуя от звена к звену, можно добраться до руководителей. Хочется вспомнить, что история знает удивительные примеры верности: люди выдерживали пытки и безнадежность долгого заключения, но это, за редким исключением, были заговорщики-аристократы, да и те времена были далеки от декаданса [382]. Заговоры же большевиков – это чаще всего заговоры сброда.

Руководитель центра, некий [А. С.] Павлов, сумел привлечь к заговору несколько польских солдат из новониколаевского гарнизона, через которых надеялся получить пушки, ружья и пулеметы польской дивизии, расположенной в этом городе. Точные сведения Вари и Паши позволили приблизиться к польским заговорщикам. Чехи ввели к ним одного своего сотрудника, снабдив его паспортом давно исчезнувшего чешского большевика. Его приняли, он участвовал в собраниях и докладывал поутру своему начальнику обо всем, что там слышал. Но он был уже в годах, женат и не мог заниматься долго такой опасной и трудной работой (около трех недель). Последние принесенные им сведения были особенно ценными: очередное собрание должно было состояться в лесу, вне города. Поляки окружили лесок и арестовали семь солдат-поляков, руководителя Павлова, Юрлова и еще двух членов комитета. Их немедленно отправили в чешско-польский трибунал, они были допрошены и расстреляны с необъяснимой быстротой через несколько часов после ареста.

Самой главной фигурой среди арестованных был руководитель Павлов. Он заслуживает того, чтобы мы посвятили несколько минут его памяти. Его узнал один польский офицер, который встречал его в Петрограде, учась в университете. Получив некоторый опыт при царском режиме, когда тайные общества и конспирация были распространенным среди русской молодежи интеллектуальным спортом, Павлов сумел сделаться заметным во время революции. Его начальники, равнодушные к талантам, но умеющие вознаграждать рвение, стали поручать ему важные задания. После того как он побывал на уральском фронте в качестве комиссара, его отправили организовывать стачки и восстания в Сибири за спиной Временного правительства. Снабженный инструкциями и значительной суммой денег, он среди возвращавшихся из Германии военнопленных без труда добрался до фронта, охраняемого сибирскими властями весьма небрежно.

Павлов был молод, хорошо одет, с интеллигентным лицом и вежливыми манерами, умел следить за собой (при аресте у него нашли маникюрный набор). Крестьянам и рабочим он внушал почтение, какое внушает простым людям воспитанный буржуа или, как они говорили, «аристократ». Полиция считала его опасным злоумышленником, а я, пытаясь разобраться в его характере, очевидно, достаточно простом и ограниченном, перебирал в памяти подростков-революционеров, чью деятельность имел возможность наблюдать. Внезапно у меня мелькнула мысль, что этот Павлов – один из дворян-революционеров Достоевского, которого 50 лет назад он нарисовал в «Бесах» под именем Николая. Петруша говорит ему: «Вы смотрите всем ровней, и все вас боятся, это хорошо. К вам никто не подойдет вас потрепать по плечу. Вы ужасный аристократ. Аристократ, когда идет в демократию, обаятелен. Вам ничего не значит пожертвовать жизнью, и своею, и чужою. Вы именно таков, какого надо» [383].