Лодевейк Грондейс - Война в России и Сибири

Павлов до конца держался великолепно. Не дорожа своей жизнью, он не прилагал ни малейших усилий, чтобы защититься, и сразу же сообщил, кто он, и все, что его касается. Но даже когда его перед поляками и русскими казак по приказу русского офицера жестоко выпорол – привычная и самая простая форма пыток, – он отказался давать показания относительно заговора и своих сообщников. Очень бледный, он молчал, держась холодно и сдержанно. Грудь под пули расстрельной команды подставил с видом равнодушным и презрительным. Его заблуждения и добродетели стоика были плодами той самой культуры, от которой он открещивался. Он был из тех изуверов, которые заслуживают как восхищения, так и смерти.

Окружение Павлова узнало о его казни в ту же ночь. Его соратники смогли поспешно покинуть город и укрыться в деревнях, жителей которых они подстрекали к восстаниям и к порче железной дороги, ведущей к Бийску и Семипалатинску. Их приверженцы и ставленники единодушно стали их выдавать. В первую очередь указали на трех молодых и красивых женщин: Вера Шиглатова (22 года, студентка Казанского университета), латышка Хильда Рада (23 года, из латышского землячества в Красноярске), обе блондинки, не без манер, и Мотя Жеданова (модистка, 18 лет, обладательница небольшого состояния). Выдали и еще одного, пятого по важности человека: юного студента Казанского университета, его фамилию я забыл. Еще двое (не такие образованные) были названы только по именам: Глеб и Василий. Вот и все члены революционного комитета «центр».

Если задумаешься, кто помогал бессмысленным бедам, на ком ответственность за крушение поездов, сотни неповинных жертв, восстания, в которых в жестокой резне потоками льется кровь, гражданскую войну, обрывающую все средства связи и обрекающую на голод целые провинции, непременно вспомнишь о юных студентах или студентках лет 20-ти, получивших кое-какое образование, но не успевших накопить собственный опыт и сформулировать свои мысли, о молодых говорливых невеждах, вещающих истины с апломбом.

Они устраивали заговоры при старом режиме под сочувственным взглядом «интеллигенции», которой нравилось противостоять своими туманными взглядами самонадеянных дилетантов несгибаемой твердости полиции. Они привлекали к себе симпатии, будучи гонимыми: их выслеживали тайные агенты, били нагайками казаки, они скитались по европейским столицам с высокомерной улыбкой скептиков, не имея опыта практической жизни, разуверившись, потому что не имели веры.

Как же мало знаний, разума и опыта у этих ниспровергателей правительств! В упорядоченных или, по крайней мере, нормально функционирующих обществах даже самые сведущие, трезвые и бескорыстные головы, желая осуществить простейшее социальное преобразование, ищут решение наощупь, перебирая тысячи вариантов.

Что за таинственный рок заставил историю в смутное время отдать управление событиями заурядным недоучкам, детям, чье единственное достоинство жертвенность?

Эти неуравновешенные «просветители», которых рабочие и крестьяне считают живым воплощением доктрины, презирают науку и все прочее, что составляет честь и славу современного общества. Достоевский охарактеризовал юных варваров, слегка подлакированных культурой, следующими словами Петруши: «Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей! Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами. Высшие способности не могут не быть деспотами и всегда развращали более, чем приносили пользы; их изгоняют или казнят. Цицерону отрезается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается камнями…» [384].

Медленно, терпеливо, с помощью случайностей, а они всегда против тех, кто в проигрыше, от доноса к доносу, от заговорщика к заговорщику, добрались до самых мелких. Эти мрази стали грызться между собой, как крысы в теплой клетке. Во время допросов ни одного благородного чувства, ни одного доброго слова; полицейские, знай себе, записывали, потом забирали. Сошек радовала возможность разрушать, быть грозной силой в мире, где они так мало значили, пугать продажных чиновников, ощущать лестное могущество.

Проиграли? Ну, так пропадай все пропадом! Эти несчастные, постоянно имеющие дело со смертью, похоже, отдали должное превосходству врагов и, освобождаясь от долгой тяжести принуждения, даже смеялись вместе с ними. Часто, проникнувшись внезапной приязнью к тюремщику или следователю, внушившим им теплые чувства, они предавали, когда их никто не просил, своих друзей, которые могли бы спастись, на кого не падало подозрения. Те, кто не сумел вовремя сбежать в степь, в отряды, которые нападают только скопом, были обречены. Их товарищи подстерегали их, тянули к ним руки из тюремных камер.

Малышка Ольга окончательно перешла в стан врагов. Она гуляла под охраной солдата-чеха и выискивала новые жертвы. Она рассказала все, что могла вспомнить, но могла еще навести на след – маленькая собачка на поводке.

Осматривая один из домов, где заговорщики проводили свои собрания, полицейские увидели в саду человека, спящего в тени дерева. Они прошли мимо него, но Ольга обернулась. «А я вроде знаю этого дяденьку». Присмотрелась и добавила: «Да, это Битков». Чехи его взяли, он показал паспорт с фамилией Семенов. Сказал, что не знает Ольги, не знает, чей револьвер, который нашли рядом с ним в кустах. Несколько ударов нагайкой и новая очная ставка с девочкой, и он все рассказал. Он не знал, что Павлова нет в живых, и приехал к нему за инструкциями. Его допрашивали без грубости, и он сразу же указал на женщину по имени Шура.

В тот же вечер арестовали Шуру у нее в комнате, куда полицию проводил Битков. У нее не нашли никаких компрометирующих бумаг, был только донос ее приятеля. Когда ее допрашивали, солдаты, окружившие дом, заметили прохожего, он внимательно смотрел на окна комнаты, где происходил арест. Молодой человек, прилично одетый, казалось, обеспокоен происходящим. На всякий случай забрали и его.

Шура на очной ставке с Варей, Ольгой и Битковым начала с того, что все отрицала: она защищала свою жизнь. Друзья добавили подробностей, о каких не знала полиция, чтобы уличить бывшую сподвижницу. Варя, смеясь, повторяла:

– Да признавайся ты, чего скрывать? Они уже заарестовали половину, а вторую расстреляли. Не валяй дурочку.

Шура упорствовала, но настал день, она не выдержала напора бывших друзей и призналась.

Молодого человека, который был арестован той же ночью, что и Шура, казалось бы, без всяких оснований, она очень скоро «узнала». Он упорно молчал, но, проведя три недели в тюрьме, сдался и написал начальнику полиции следующую записку: «Я знаком с Шурой, работал с ней в организации у большевиков и готов рассказать все, что знаю».