Калле Книйвиля - Крым наш. Возвращение империи

После штурма парламента журналистские расследования стали невозможны. Татьяна Курманова и ее коллеги больше не могли получать объяснения или любую информацию из официальных источников. На пресс-конференции допускались только те журналисты, которые задавали некритические вопросы.

— Они просто не позволяли нам войти в парламент. Нам ничего не объясняли, просто перекрыли туда дорогу. Когда мы пытались задать вопрос председателю парламента на улице, он убежал от нас и прокричал, что не желает разговаривать с американскими шпионами.

Когда Татьяна Курманова вместе с оператором стояла перед домом правительства, чтобы задать несколько вопросов промосковскому премьер-министру Аксенову, их силой отбросили в сторону охранники Аксенова. И это не все.

— Эти отряды самообороны угрожали мне и говорили, что если я попробую войти, то они на месте изнасилуют меня, а потом вложат мне в руку гранату и скажут, что я планировала взорвать здание правительства.

По данным международной правозащитной организации «Human Rights Watch», так называемые отряды самообороны принимали участие в противозаконных арестах, похищениях и пытках многих крымчан, демонстрирующих свою поддержку Украине. Кроме того, согласно сообщениям «Human Rights Watch», отряды самообороны многократно силой разгоняли демонстрации и препятствовали работе журналистов. Всего по крайней мере пятнадцать крымских татар и проукраинских активистов исчезли или были похищены за первые шесть месяцев после захвата парламента. Шестерых похищенных позже отпустили на свободу, среди них проукраинских активистов Сергея Щекуна и Анатолия Ковальского, которых одиннадцать дней удерживали в нечеловеческих условиях в помещении, где было еще много других заключенных. Ковальского подвергали пыткам. Двое пропавших позже были найдены мертвыми: это — Решат Аметов и Эдем Асанов, оба — крымские татары. Согласно информации, полученной Центром журналистских расследований, приказ об аресте Щекуна и Ковальского отдал лично Аксенов. За эти и другие похищения людей никто не был наказан.

Несмотря на угрозы, Татьяна Курманова и ее коллеги из Центра журналистских расследований пытались продолжать работу в Крыму. Когда их выгнали из арендованного помещения в доме профсоюзов, они нашли временный приют на частном телеканале «Черноморка», который также передавал их репортажи. Но вскоре последовал еще один удар.

— Мы долго искали, но никто другой не решался сдать нам в аренду помещения. Очевидно, все получили сверху указание, что этого делать нельзя. Но «Черноморка» приютила нас. А в августе пришли ФСБшники и конфисковали все оборудование: как «Черноморки», так и наше. Все камеры, все микшерные столы, все компьютеры со всем нашим архивом были отобраны. Нам как-то удалось спасти одну камеру, вот и все. У нас не осталось ни оборудования, ни помещения, нас никуда не пускали.

Уже тогда Татьяна и Александр констатировали, что им больше нет смысла пытаться работать в Крыму журналистами. Поэтому они решили переселиться в Киев.

— Мы оставались в Крыму полгода, наблюдали за изменениями и все больше убеждались, что больше невозможно там жить. Мы на самом деле серьезно поссорились с несколькими нашими лучшими друзьями. Они не понимали нас, и сейчас мы не поддерживаем с ними никаких отношений. Думаю, что у всех в Крыму были подобные конфликты с друзьями. Но многие наши друзья соглашаются с нами, и многие из них действительно покинули Крым, — говорит Татьяна.

— Но мы вовсе не пытались убеждать других брать с нас пример, это было наше собственное решение, и они относились к нам как… не к предателям, а как к дуракам, убегающим от хорошей жизни, которая скоро начнется, от хорошей жизни в российском Крыму, — рассказывает Александр.

Весной, сразу после того как отряды самообороны Аксенова напали на помещение Центра журналистских расследований и шесть часов удерживали Татьяну вместе с другими, Татьяна с Александром участвовали в праздничной вечеринке с друзьями. Она пыталась тогда рассказать одной подруге о том, что случилось.

— Она слушала, слушала, казалось, что она была поражена тем, что я рассказывала. Но потом она говорит: «Но все-таки хорошо, что здесь российские военные, теперь я могу чувствовать себя спокойно». «Что ты имеешь в виду?» — спросила я. «Да, — сказала она тогда, — во всяком случае, эти бандеровцы не пришли сюда». «Какие бандеровцы?» — удивилась я. Но они смотрят российское телевидение, и она дальше стала болтать о поездах, заполненных кровожадными бандеровцами из Западной Украины, которые непременно бы напали на нас, если бы не пришли русские. Поэтому стало очень сложно общаться с людьми, вообще разговаривать с ними, они видят белое, а говорят, что это черное. Это очень тяжело.

Александр работал в русскоязычной редакции новостей крымскотатарского телеканала ATR, где все больше ограничивалась свобода слова. Поэтому было нетрудно принять решение уволиться с работы и переселиться, — говорит он.

— Конечно, нам было легче принять решение, чем многим другим, ведь у нас нет детей. Но нам хорошо жилось там. Если бы этого не случилось, мы бы предпочли остаться. Но мы также не боялись переселения, потому что это наша страна и у нас уже был достаточный опыт, чтобы здесь без особых проблем найти работу.

Еще одной причиной покинуть Крым был рост подозрительного отношения к крымским татарам. Мы снова начали чувствовать себя почти так, как в начале 1990-х годов, — говорит Татьяна.

— Тогда мы поселились в Крыму, и я хорошо помню, как это было. Я ходила в первый класс, и мы жили в Душанбе в Таджикистане, а затем переселились в Угловое под Севастополем. Мы были первыми крымскими татарами в селе, и крестьяне закрывали окна, когда видели нас. Теперь придут татары, скоро они будут есть наших детей, — говорили они. Я ничего не понимала, ведь была еще так мала. Единственным человеком, который согласился сдать нам комнату, была старая женщина, алкоголичка. И она очень удивилась, когда увидела, что мы порядочные люди. С тех пор я помню еще одну вещь: что я «черномазая», хотя у меня нет особо черных волос, так же как и у моих родителей — по нас не видно, что мы крымские татары. Я хорошо училась в школе, и мои родители просили, чтобы меня перевели в старший класс. «Нет, послушайте, вы должны быть благодарны, что вообще приняли вашу черномазую в нашу школу», — так сказал директор школы.

Так было в 1992-м. А сейчас чувствуется, что стрелки часов повернули назад, сейчас опять не доверяют крымским татарам. Сейчас из-за того, что они недостаточно громко кричат «Ура!» российской аннексии.

— С тех пор ситуация все время улучшалась, и в Крыму никогда не было серьезных этнических конфликтов. Но сейчас все изменилось. Я сама видела, как взрослые мужчины в Симферополе выталкивали из автобуса старушку, только потому что она крымская татарка. Многие крымские татары сейчас теряют свою работу, потому что они крымские татары. На стенах появились оскорбительные надписи, чтобы крымские татары убирались из Крыма. В городских районах, где жило много крымских татар, в марте околачивались какие-то люди и рисовали белые кресты на стенах, будто перед погромом, для устрашения. Люди, которые много лет мирно жили с соседями, стали бояться друг друга. Это ужасно. И было заметно, что это результат пропаганды, это одобрялось сверху. Поэтому я больше не чувствовала себя там, как дома, — говорит Татьяна.