Александр Балыбердин - Былинки. Истории из жизни священника

Как все-таки важно вовремя услышать нужные слова!

– Дети свободны, а учителя я попрошу остаться! – звучат с последней парты слова, которые я уже давно приготовился услышать.

Восьмиклассники выходят из кабинета истории, а я остаюсь. Потому что я учитель. Не всегда, а лишь сегодня. Студент-практикант, которому довелось вести урок в своей же родной школе. С робкой надеждой на то, что из посторонних на него никто не придет.

Но эта надежда не сбылась. Да ещё как! Сегодня на мой урок пришла сама Елена Ивановна К., заведующая кафедрой, одна из легенд нашего пединститута, который в этом году я заканчиваю. И теперь, ещё не факт, что благополучно закончу. Поскольку тема мне попалась непростая – «Революции в Европе 1848—1849 годов. Возникновение марксизма», а там на каждом шагу ямы и ловушки.

Особенно, когда накануне ты всю ночь читал философский сборник «Вехи», авторы которого громят тот самый марксизм, а журнал «Огонек» публикует стать о жертвах сталинских репрессий, о которых прежде ты ничего не знал. Но я вроде бы справился – не сказал об этом ни слова. Хотя так хотелось!

Закрываю дверь за последним учеником и сажусь за соседнюю парту.

Елена Ивановна какое-то время молчит, деловито листая лежащую перед ней тетрадь, и затем, по-прежнему не поднимая глаз, совершенно спокойно, с интонацией хирурга, который в сотый готовится отрезать воспалившийся аппендикс, спрашивает:

– Скажите, Александр, за что Вы так не любите марксизм?

Я теряюсь, поскольку услышать подобное никак не ожидал.

– Простите, о чем Вы спросили?

– За что Вы не любите марксизм? – повторяет свой вопрос Елена Ивановна.

За пару секунд я мысленно прокручиваю в уме весь урок. Как она догадалась? Ведь я не сказал о Марксе ни одного плохого слова, а о Ленине и большевиках тем более. Казалось бы, обошел все ямы и ловушки. К тому же за окном «перестройка», разгар плюрализма, и любить марксизм уже никто не обязан. Хотя впереди нас, выпускников истфака, еще ждёт экзамен по марксизму-ленинизму, на котором тебя могут легко завалить. Было бы желание!

Смотрю на проверяющую и неожиданно для самого себя отвечаю ей вопросом на вопрос:

– А за что его любить? Вон сколько людей погибло!

Это я о репрессиях, которые унесли жизни миллионов людей. Как я на такое решился? Видимо, без сборника «Вехи» все же не обошлось. Ответил и сам своего же ответа испугался.

Но Елена Ивановна – старый большевик, которого так просто, голыми руками не возьмёшь. Не зря, помнится, поэт предлагал делать из таких людей гвозди – «не было б в мире крепче гвоздей». Поэтому, по-прежнему не отрываясь от тетради, она спрашивает:

– Но ведь они мешали строить социализм, не правда ли?

Что я на это ответил и, вообще, ответил ли – не помню. Поскольку услышанное и то, как спокойно, без тени сомнения это было сказано, потрясло меня до глубины души.

С тех пор все, что заканчивается на «изм», стало для меня сродни идолам, которым в древности люди приносили в жертву других людей. Казалось бы, с тех пор столько воды утекло, а привычка осталась. Привычка делить мир на своих и чужих, друзей и врагов и никого не жалеть. Даже самих себя. О чем другой поэт сказал: «Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели».

Может, все же попробуем обойтись без «измов»?

Чтобы рассказать о том, как это произошло, я должен на несколько месяцев назад в памятный день 22 апреля 1988 года, когда мы с друзьями, студентами пединститута, решили прийти на главную площадь города и возложить цветы к памятнику В. И. Ленину. Причем хотели сделать это не банально.

Сначала, в пять часов утра мы пришли на берег реки Вятки, на которой начался ледоход, после чего поднялись по сонным улицам к Театральной площади и возложили цветы. Под Первый фортепианный концерт Чайковского, который накануне я специально записал на кассетный магнитофон.

Спустя час или два, на пути в институт, мне снова довелось проходить мимо этого памятника. Вдруг вижу, как рабочие в оранжевых робах сгребают наши цветы и бросают в мусорный бак. Зачем? Ведь они еще не успели завять?

Это стало понятно вечером, когда местное телевидение показало репортаж с церемонии торжественного возложения цветов, и диктор чеканным голосом сообщил: «Сегодня, в десять часов утра, руководители области и города первыми возложили цветы к памятнику вождю мирового пролетариата».

Подождите! Но это же неправда! Первыми были мы, и не в десять, а в шесть часов утра! Только областные чиновники не могут прийти к памятнику ни пятыми, ни десятыми, а только первыми. Таков протокол! А раз так, то постамент должен быть девственно чист! Вот рабочие и выбросили наши цветы в помойку.

Конечно, ни сам Ленин, ни коммунизм в этом не виноваты, но в тот день они для меня умерли, и место в моей душе освободилось. Спустя примерно полтора года я принял крещение, и пришел в Церковь, к которой, конечно, тоже есть свой протокол, но все же любовь важнее.

Поэтому, чтобы не случилось, унывать не надо. Может, потому Бог и дает нам пережить разочарование в том, что мы прежде боготворили, чтобы идолы пали, место в нашей душе освободилось, и Он мог в нее прийти.

Когда я заканчивал институт, в школьную программу ввели новый предмет «Обществоведение». Программа по нему называлась «Человек и общество». Было задумано, что сначала учитель расскажет о том, как устроен человек, а затем о том, как устроено общество и можно ли его сделать лучше.

Готовить к преподаванию нового предмета нас начали на последнем пятом курсе. Поручено это было легендарному философу Александру Кузьмичу Останину, который нам, студентам, казался ровесником Маркса и Гегеля. Просто, те уже умерли, а Александру Кузьмичу это не грозило. Он был бессмертным.

И вот в один прекрасный день Александр Кузьмич объявляет, что наша подготовка окончена, и скоро мы встретимся на экзамене. Студенты, перетерев эту новость, начинают выходить из аудитории, а я подхожу к нашему философу, который складывает свой старый, видавший виды портфель, и спрашиваю:

– Вы обещали рассказать о человеке, а сами все время говорили о том, как устроено общество – об экономике и политике, науке и образовании, культуре и искусстве, демократии и диктатуре. А как же человек? Когда будем говорить о нем?

Александр Кузьмич смотрит, сначала на меня, затем на свой портфель, затем снова на меня и спрашивает:

– Вам интересен человек?

Я киваю.

– А это не ко мне. Это в Церковь, – говорит философ, закрывает портфель и выходит из аудитории, оставив меня в состоянии легкого шока.

Вот так совет и, главное, от кого! От ученого, который пять лет учил меня марксизму-ленинизму. И ведь он оказался прав. Если Вам интересен человек, приходите в Церковь.