Евгений Иванов - Музыки верный солдат. Воспоминания

Но вот экзамен. Мне, как и Шамилю, повезло. Мы сдали его успешно и остались в группе, которая, всё-таки, сократилась на несколько человек!.. Я не раз вспоминал свою 30-ю школу, преподавателя по немецкому языку и нашего классного руководителя Павла Дмитриевича Курочкина. Не так уж серьезно мы занимались языком, но всё-таки вот в таком случае, который произошел со мной, знания языка, полученные в школе, смогли определить мою судьбу в очень важный момент солдатской службы. Кто знает, что было бы, если бы я дважды, будучи солдатом, не смог сдать экзамен.

Начали учиться на курсах. Преподаватели были высочайшего уровня. Знали язык в совершенстве (некоторые из них сколько-то лет жили в Германии), знали, пожалуй, все диалекты (а как они отличаются!). Ну, и требовали от нас много и жёстко. За один академический час нам доставалось так, что выходили на перерыв «обалдевшими», не могли прийти в себя сразу… Уроки давали, главным образом, в форме рассказа на избранную тему с поочередным, как правило, – неожиданным включением нового «автора», поэтому весь урок каждый находился в постоянном, ежесекундном напряжении. Но и результат достигался весьма ощутимый.

Здесь мы, наконец, получили свое первое, новое и полное обмундирование. Кормили хорошо – уже стало забываться голодное существование в лагере. Словом, почувствовали себя вполне обеспеченными студентами престижного столичного ВУЗа.

Однако напряжение жизни возрастало с каждым днём. При выходе с ул. Мархлевского на ул. Кирова на второй из них, если перейти через дорогу, были два очень привлекательных небольших магазинчика – оба угловых, через узенький переулок и улицу, оба с входом на улице Кирова. Дня через два-три после приезда в Москву и начала занятий, я зашёл в один из них (который ближе к пл. Дзержинского) и увидел там кое-какие вкусные вещи и фрукты. Решил купить мандаринов и, прочитав цены, пошёл в кассу. Но мне сказали, что нужны карточки… Покупка не состоялась.

Прошло еще несколько дней. И вот как-то утром, выходя как раз на то место ул. Мархлевского, где стоял дом на углу с ул. Кирова (напротив одного из магазинчиков, о которых только что шла речь), я с удивлением заметил, что большого дома в несколько этажей – нет! А на этом месте чистая площадка, на которой никаких явных следов разбомбленного дома уже нет. Так тщательно и быстро поработали ночью, чтобы не травмировать людей. Так было не только с этим домом. Да, воздушные налеты уже перестали быть редкостью.

Приближался октябрь. Мы продолжали заниматься, хотя знали и чувствовали, что обстановка под Москвой становится угрожающей. Понимали, что в любой момент могут направить для защиты подступов к Москве. И вот однажды, это было, кажется, 5—8 октября, нас построили во дворе. Весь личный состав курсов был распределён по взводам. Мы поняли, что теперь нам предстоит заняться «не языком, а делом…». В построенной колонне мы простояли очень долго, что-то часа три-четыре. Потом узнали, что в это время начальник нашего института генерал-майор Биязи 4 4 Николай Николаевич Биязи (1893, Тифлис – 1973, Ессентуки) – советский военачальник, спортсмен, писатель, генерал-лейтенант. Первый руководитель Института военных переводчиков, один из первых советских футбольных судей. (оказывается, он был ещё председателем Федерации бокса СССР) решал в какой-то инстанции нашу судьбу. Наконец мы услышали команду о возвращении на место своей дислокации – в здание нашего института.

10-го октября нас подняли по тревоге и со всем нашим небогатым скарбом отправили в речной порт. Там нас погрузили на большую баржу с весьма вместительным трюмом и отправили куда-то по реке.

Через сколько-то часов пути, видимо, уже на рассвете следующего дня, мы поняли, что плывем «вниз по Волге-реке…». В трюме баржи на нарах у каждого было свое место. Плыли – не знаю куда… Сколько плыли – не помню. Но однажды, как раз напротив знаменитых Жигулевских гор, наша баржа причалила к берегу. Оказалось, что мы прибыли в город Ставрополь-на-Волге. Теперь этого города нет. На этом месте – Куйбышевское водохранилище, которое образовалось в связи со строительством Куйбышевской ГЭС, а город Ставрополь, говорят, перенесли на другое место.

Поселили нас в центре этого тихого городка в двухэтажном деревянном доме. И сразу начались занятия. Что нас сразу поразило? В этом городке совершенно не чувствовалось войны. Не было светомаскировки, действовал клуб, где почти ежедневно устраивали танцы, рядом с нами находилась открытая столовая с весьма приличным набором блюд. И, главное, какое-то общее спокойствие, тишина… Может быть, это только казалось нам, прибывшим из Москвы, где всё было по-другому. Может быть, нам недоступно было определить ситуацию в этом городе и настроение его обитателей, так сказать, изнутри. Мы ведь почти не общались с местными жителями.

А ведь положение на фронте, особенно под Москвой, становилось с каждым днём тревожнее. Что происходит на фронте, что с нашими родными? Эти бесконечные мысли не покидали каждого из нас. Связь с домом на долгое время была прервана из-за нашего переезда. И поэтому было особенно тяжело. Вот однажды по городу пронеслась такая новость: сюда приехали беженцы из городов Центральной России. Мы бегом помчались по улицам, нашли некоторых из них – бредущих с тяжёлым грузом домашних вещей, измученных, злых… Стали расспрашивать: «Откуда?» Одна женщина ответила мне: «Из Иванова!» – «Что там в городе, как живут люди, бомбят ли город немецкие самолеты?» И она отвечает: «Бомбят. Уже не раз налетали». – «А где, – спрашиваю, – падали бомбы?» – «Одна на Рабочем поселке, другая – у Сенного базара». Вот так известие! Уж цела ли наша Зелёная улица, живы ли мои родные? Вот что принесла мне эта неожиданная встреча с землячкой, после которой я долго не мог прийти в себя. А ведь оказалось, что она сказала неправду. Иваново не бомбили… Что заставило её соврать? Ведь сколько бед приносят такие люди!

Занятия проходили весьма интенсивно. С раннего утра, после завтрака, они начинались, а заканчивались уже к вечеру. Да и вечером надо было заниматься самостоятельно. Поэтому времени для разговоров между собой почти не оставалось. Рассуждали, чаще всего, уже лежа в кроватях, перед сном. В комнате нас было довольно много, человек восемь, но продолжительных дискуссий не было. Во-первых, за день очень уставали, а, во-вторых, каждый думал о своем. Да и настроение было такое, что в свободные минуты хотелось побыть наедине только со своими мыслями и чувствами. Так вот и засыпали.

Но общее волнение, общая тревога находили свое выражение в таком совершенно естественном для той ситуации факте. За несколько минут до 6:00 утра все просыпались. Никто не говорил ни слова. В темноте, в тишине, кажется, слыша, как стучит собственное сердце, каждый ждал первого утреннего сообщения московского радио (репродуктор на ночь не выключали). И вот раздаются первые тихие слова диктора (наши головы приподняты): «Говорит Москва!» И это были самые главные слова! Москва говорит! Значит, Москва наша. И многие из нас дальше и не слушали. Узнав главное, переворачивались на другой бок и старались доспать последний «положенный» час…