Евгений Иванов - Музыки верный солдат. Воспоминания

Прощаясь, Эрна приглашала нас навещать её, сказала, что ей приятно вместе с нами «говорить и размышлять о жизни»…

То ли учения, то ли что-то другое не давало нам возможности навестить ее. Недели через три-четыре мы, наконец, пошли. Нам открыла дверь старушка – хозяйка квартиры и сказала, что несколько дней назад Эрна уехала. Хозяйка не знала – куда…

Как-то поздним вечером, а, может быть, – уже ночью, в расположении нашей бригады в корпусах общежитий МАИ была объявлена воздушная тревога. Встретили её без суеты, спокойно, никуда не выходили, но прислушивались – будут ли падать бомбы и далеко ли? Разрывы бомб были слышны, но особенно грозно и настойчиво стучали зенитки. Потом были разговоры, что целью того налета немцев были именно наши корпуса, о которых им было известно…

В Москве, на Большой Молчановке жили наши родственники – семья Евлампия Васильевича Рыбакова, сына брата моего дедушки 5 5 Дед Евгения Павловича Иванова – Филипп Алексеевич Рыбаков (1866—1935), житель г. Иваново-Вознесенска, закройщик, предприниматель. Обучался делу закройщика в Москве у Шнейдера. В 1891 г. основал свою мастерскую в Иваново-Вознесенске. Открыл магазин для приема заказов в собственном дому на улице Соковской. Позднее им были открыты другие магазины мужского, дамского, детского, а также форменного платья (в том числе в Торговых рядах на Федоровской улице). Один из них располагался в здании Иваново-Вознесенской городской управы (современный адрес: г. Иваново, пл. Революции, д. 4). Имел награды на выставках: г. Рим – большая серебряная медаль, г. Париж – большая золотая медаль, г. Санкт-Петербург – большая золотая медаль, г. Иваново-Вознесенск – похвальный отзыв. Один из двух жителей Иваново-Вознесенска, статьи о которых были помещены в юбилейном историческом и художественном издание «Трехсотлетие царствования Дома Романовых» (М., 1913., с 577). После революции имущество Ф. А. Рыбакова и его семьи было конфисковано, а сам он арестован, но через некоторое время выпущен благодаря заступничеству М. В. Фрунзе. . Его жена Лидия Михайловна и две дочери Аня и Мила находились уже в эвакуации. Евлаша жил тогда один. Он работал бухгалтером в каком-то торговом заведении. Как и все в то грозное время, жил он трудно и бедно. Мы были знакомы и раньше – как-то ещё до войны (я был ещё мальчиком – есть фотография) мы с мамой приезжали в Москву и находились несколько дней у Рыбаковых. И вот теперь, кажется, это было в феврале, я решил навестить родных, ведь это всегда, а в такой ситуации особенно – дорого. Итак, я застал только Евлашу. Он вскипятил чай и… «угостил» меня музыкой. Я и не подозревал, что он любит классическую музыку, имеет патефон и пластинки. Родной человек, его добрые глаза, лёгкая, приветливая улыбка – как всё это действительно дорого было в те грозные дни. Военному человеку, живущему постоянно в казармах, с чужими людьми, да ещё в «постоянной боевой готовности» такие встречи приносят какую-то особую радость, покой, уют… Мы слушали песню Ионтека из оперы Монюшко «Галька» – видимо, очень любимую моим дальним родственником, который в те минуты был очень близким мне человеком…

Ещё холодной весной, наверное, – в марте, мама снова приехала в Москву навестить меня. Какая радость! Два-три дня – но с мамой! В Москве голодно. Что-то мама привезла с собой, что-то приносил я из своей столовой в виде «сухого пайка». Ну вот нам захотелось картошки… Недалеко от Арбатской площади, собственно, – за углом после кинотеатра «Художественный», на улице – ныне пр. Калинина – в направлении к Кремлю, где-то под аркой старого дома мама угадала человека, продававшего мерзлую картошку. Мы решили купить у него несколько картофелин. И были очень рады. Мерзлая, плохонькая, но – картошка! И вскоре мы полакомились горячим, таким любимым и весьма «изысканным» в нашей ситуации блюдом.

На этот раз мама останавливалась на квартире Рыбаковых, но была в Москве, к моему глубокому сожалению, очень недолго.

…Шамиль! Его непосредственность, эмоциональность, а порой и какая-то особая ему присущая экстравагантность проявлялись порой весьма неожиданным и оригинальным образом. Однажды, например, мы шли с ним по улице Горького – от центрального телеграфа к зданию Моссовета. И где-то посередине этого отрезка улицы навстречу нам приближалась девушка, очень похожая на популярную в то время киноактрису, героиню фильма «Антон Иванович сердится», которая нарушила душевный покой моего друга. Мы оба обратили внимание на эту девушку. Когда она удалилась на несколько шагов, я шепнул Шамилю, конечно, в шутку: «Шамиль, это же Целиковская!» Он аж вздрогнул, и восторженный, радостный, не раздумывая, тут же повернулся назад и быстро зашагал, явно желая догнать «Целиковскую» и, конечно же, объясниться в своих пламенных чувствах.

Шамиль был немного близорук, и моя информация могла привести к довольно романтичной сцене… А вдруг – это действительно Целиковская? Кстати, это могло быть так! Я решил предотвратить непредвиденное развитие событий в самом центре Москвы. Дважды окликнул своего друга и настойчивыми жестом заставил его остановиться. А затем уговорил Шамиля не поддаваться эмоциям. Добиться этого мне удалось, увы, не без труда…

Когда наша группа из лагеря вошла в Горький (первая декада сентября 1941 года), мы увидели на одном из кинотеатров рекламный щит очень больших размеров. На нём – улыбающееся лицо Целиковской и что-то ещё… Такой радостью, таким задором веяло с этой рекламы! Но как это контрастировало со всем происходящим вокруг, да и в душе каждого человека… Непостижимо это! Но, видимо, и таким способом нужно было в то время поднимать у людей дух…

В апреле 1942 г. (мы ещё квартировали в общежитиях МАИ) в нашей бригаде неожиданно началась усиленная строевая подготовка всего личного состава. «Топали» много, не щадя ни сапог, ни себя. К чему бы это? Долгое время нас держали в неведении. Но к концу месяца мы поняли – нас готовят к участию в Первомайском военном параде на Красной площади! Это нас воодушевило: парашютисты-десантники – личная гвардия Верховного Главнокомандующего (так говорили наши начальники) – должны показать образец строевой подготовки и пройти на параде четким строем, с достоинством, с настроением!.. К этому и готовились. А 30-го вечером нам объявили: «Отбой. Парад отменён…» Какая досада! Как было жаль! Мы так настроились, таким желанием горели… Так хотелось пройтись по Красной площади! Что ж, были, видимо, веские причины отменить парад…

Приближалось тяжёлое испытание. Нас стали готовить к прыжкам с парашютом. Если бы об этом мне сказали год назад – в конце мая или в начале июня 1941 г.! Сначала показывали укладку парашюта. Не могу не сказать, что занятие это – волнующее: тут ошибиться можно только один раз в жизни…