Евгений Иванов - Музыки верный солдат. Воспоминания

К выходу из Генштаба на Арбате мы шли молча. Дошли до поворота к лестнице, приостановились. И вот тут у меня вырвалось: «Да, Шамиль, жизнь, кажется, дала трещину!» Посмотрели в глаза другу. Больше об этом не говорили…

Вскоре мы получили назначения, вместе с Шамилем – в одну часть, точнее в воздушно-десантную бригаду, которая была в то время размещена в корпусах общежитий Авиационного института, за станцией метро «Сокол».

Теперь мама поехала домой в Иваново. И снова ей переживания – попал-то куда! – в парашютные войска!..

Детское фото: Евгений Павлович Иванов с отцом Павлом Григорьевичем и матерью Олимпиадой Филипповной

Сейчас, спустя полсотни лет, я и сам диву даюсь: как «высоко» меня заносило! То добровольно в армию, именно в авиационное училище, то опять, можно сказать, добровольно в парашютные войска!.. Почему? Ведь в юные годы я авиаклуб не посещал, да и вообще авиацией не интересовался. Я занимался м у з ы к о й! Никакого иного убедительного ответа не нахожу, кроме одного: время было такое, что заражало всех нас неуемным энтузиазмом. «Сталинские соколы» были кумирами всех мальчишек и девчонок… И как тут не рискнуть, не испытать свою судьбу? Смело, конечно, но всегда ли это было разумно? Конечно, не всегда! Но в те годы мы так глубоко не размышляли. Правда, одно событие заставило нас трезво оценить ситуацию.

Когда мы явились в часть, нам сообщили, что нас желает видеть комиссар бригады. Пришли, представились. Комиссар – по званию майор (точнее, по тому времени – батальонный комиссар, с двумя шпалами) – оказался очень симпатичным человеком лет сорока пяти, в котором преобладала, кажется, сугубо гражданская интеллигентность. Было очень верно и мудро, что он решил сразу встретиться с новобранцами бригады, молодыми офицерами, юнцами, – по сути, ещё не нюхавшими настоящей солдатской службы. И он начал свою беседу, которая мне, по крайней мере, запомнилась на всю жизнь. Говорил он тихо, каким-то мягким, добрым голосом (чтобы не запугать нас сразу), но говорил о вещах не только серьёзных, но и более того – трагически опасных. Он рассказывал и объяснял нам, что такое десантные войска, где и как призваны воевать, что нужно уметь, к чему быть готовым, какие ситуации могут возникнуть в тылу врага.

– Вот, если вашего товарища тяжело ранят, он не сможет двигаться и у вас нет никакой возможности взять его с собой и сохранить высокий темп движения всей группы, что вы сделаете?

Мы замерли и не могли пошевелиться, – такого поворота в беседе не ждали.

– Оставлять десантника врагу живым нельзя! – просто, но категорично сказал комиссар.

Он что-то говорил еще, явно желая поднять наше настроение, но мы, кажется, больше ничего не слышали. «Ничего себе, попали», – сказал кто-то из нас. Подавленное настроение владело нами после этого не один день. Мы думали, что самое страшное – прыгнуть с самолета, а оказывается…

Служба началась… Нам выдали форменное зимнее десантное обмундирование: тёплую куртку с меховым воротником, ватные брюки. «Приоделись» и стали хотя бы внешне походить на молодых крепких парней – кадровых десантников, начавших службу ещё до войны. А об их командирах нечего было и говорить – богатыри, готовые к бою в любую минуту и, как казалось, азартно рвавшиеся в этот бой. Мы с гордостью смотрели на этих лихих молодцов, любовались ими, но сами себя в этом обществе чувствовали не особенно уютно…

Мы с Шамилем оказались в разных батальонах. Познакомились с нашим коллегой из ещё одного батальона – Лёшей Высоковским, который уже имел опыт службы: он был направлен раньше нас. В нашей бригаде, если не ошибаюсь, была ещё одна переводчица – девушка, старше нас по возрасту и по званию – старший лейтенант, да и по должности – она, кажется, было аккредитована при штабе бригады, то есть в профессионально-должностном плане она должна была стать нашей начальницей. Но этого мы не чувствовали вовсе, да и говорю я сейчас – «если не ошибаюсь», так как с ней мы вообще почти никогда не встречались, и о дальнейшей её судьбе я ничего не знаю.

Все батальоны выходили на учения. Первый раз – в очень морозные, хотя и солнечные дни, – мы начинали свой поход от МАИ в район Химки по Ленинградскому шоссе. Шагали долго и быстро, мёрзли, но не подавали виду: всё-таки мы – штатные офицеры…

На второе учение шли очень далеко: от Сокола к центру Москвы по ул. Горького, потом к Комсомольской площади, Сокольникам и далее в подмосковные леса и поля. Помню, что учения были очень трудные, а когда возвращались домой, то после Сокольников шли тяжело – измученные, проголодавшиеся. Никогда не забуду, как мы в строю посередине улицы Горького читали оставшиеся с мирного времени вывески продовольственных магазинов: «Мясо, колбаса, ветчина», «Торты, пирожное, печенье» и т. д. И это при пустом собственном желудке! И всё же – в те минуты хотелось не колбасы и не торта, а вдоволь чёрного хлеба. И ничего более…

В вечернее время в Москве почти ежедневно объявляли воздушную тревогу. Происходили налеты немецкой авиации. Интересно, что тревога объявлялась обычно в тот час, когда у нас начинался ужин. А в столовую нужно было пройти метров двести, и, главное, возвращаться при объявленной тревоге было нельзя. Немцы были пунктуальны. Что делать? У нас решили перенести время ужина на час раньше.

А после ужина, даже во время тревоги, многие из нас отправлялись подышать воздухом, пройтись по близлежащим улицам. Иногда, где-то вдалеке, слышны были стрельба зениток и разрывы сброшенных бомб. Но разве десантники чего-нибудь боятся? – так воспитывали нас. Да и много ещё оставалось от юношеской дерзкой бесшабашности… Однажды, прогуливаясь по улочкам посёлка Сокол, мы с Шамилем, медленно шагая и прислушиваясь к стрельбе зениток, вдруг увидели у водопроводной колонки около двухэтажного деревянного дома девушку, наполнявшую водой ведро. Шамиль, отличавшийся своей интеллигентностью и учтивостью, не раздумывая подошёл к девушке, неотразимо улыбнулся и предложил помочь ей. Он взял ведро, и мы пошли к крыльцу. Это было весьма оригинальное свидание. Поздний вечер, тихая узкая улочка (были в то время такие в Москве), на крыльце под навесом трое ведут какой-то светский, отвлеченный от войны, разговор, вокруг – никого, объявлена тревога и где-то – то вдалеке, то поближе стреляют зенитки. Девушка оказалась и умной, и привлекательной, и серьёзной, и общительной. Выяснилось, что она – эстонка, зовут её Эрна, она снимает здесь комнатку и учится в каком-то гуманитарном институте. Она оказалась страстной патриоткой. Спокойно, немногословно, но убеждённо она говорила, что считает своим долгом пойти на фронт. Стоя на крыльце, у ведра, мы проговорили довольно долго. Шли домой под впечатлением от этой неожиданной и интересной встречи.