Александр Севастьянов - Российское искусство новейшего времени

Таким образом западная Римо-католическая церковь «утвердила в правах» богочеловека против Бога – и сына против отца, поправ одновременно как небесную, так и земную естественные иерархии. Чем породила со временем, в более светские времена, и «правовой кретинизм» (идею «верховенства права»), и вакханалию «прав человека» (диктатуру меньшинств), и «ювенальную юстицию» – словом, все то, что наш преосвященный патриарх Кирилл метко окрестил «религией человекопоклонства». Важно подчеркнуть, что именно правоцентризм в данном случае порождает антропоцентризм, а не наоборот.

Православная церковь прежде и теперь полагает «филиокве» самой главной ересью католиков. Для русских людей, оставшихся в лоне православия, эта католическая идея, со всеми своими антропоцентрическими производными, конечно же, осталась глубоко чужда. А ведь религиозные константы всегда находят свою светскую проекцию.

В XVIII веке древнеримские идеи гражданских прав выросли в теорию «естественного права» французских просветителей. Теорию, на деле совершенно противоестественную (природа не наделяет живые существа никакими правами, кроме права на рождение, воспроизводство и смерть), а следовательно неправильную и вредную. Однако западная мысль XVIII века ее выдумала, а XIX век – широко внедрил, вначале в общественное сознание, а там и в практику, и в этом его «заслуга». Но в России эта теория, как можно заметить, не особенно привилась ни на государственном, ни на частном уровне.

В искусстве вышеописанные отличия в ментальности найдут свое проявление в своеобразии русского художественного гуманизма, замкнутого не на идею прав человека, а скорее на идею Божьего образа и подобия в человеке.

В-третьих,ряд исторических обстоятельств, о которых сейчас распространяться было бы неуместно, привели к глубоким расхождениям в эстетических предпочтениях между русскими людьми – и людьми Запада. Чтобы наглядно себе представить суть этих расхождений, обратимся, опять-таки в высшую сферу духа, к церковному искусству. Которое в русской традиции разительно отличается от традиции западной.

Не стану здесь углубляться в сравнительный анализ русской иконописи и церковной живописи Запада, приобретающей с XIV века все более светский характер. Здесь все и так слишком очевидно: достаточно одного намека на данную тему, чтобы вызвать у каждого богатые ассоциации, многое проясняющие. Но прибегну к еще более сильному аргументу.

Попробуйте мысленно поставить рядом две великие храмовые постройки, чтобы зримо ощутить, что между собором Нотр-Дам де Пари (первоначальная застройка 1163—1182) и храмом Святой Софии Новгородской (1045—1052) – настоящая пропасть, эстетическая и этическая, мировоззренческая. Буквально ничего общего, хотя то и другое здание с небольшим историческим отрывом заложили белые европеоиды, якобы единоверцы-христиане!

Мне возразят, что Святая София строилась по византийскому, а не какому-то особому русскому канону, и вообще, романская архитектура была еще в Х веке равно свойственна что Европе, что России. Но в том-то и дело, что расставшись с общими – заемными! – романскими традициями, каждый пошел своим, отчетливо иным, отдельным путем, Европа – своим, Россия – своим.

Именно готика достигнет на Западе величайших высот и ярко обозначит, как, может быть, ничто другое, всю бездну духовного отличия европейца от русского человека. Несомненный – но и неслучайный факт: на Руси готический стиль вообще не получил никакого не только выражения и распространения, но даже аналогии (шатровые колокольни на нее явно не претендуют, поскольку следуют традиции русского деревянного зодчества, а не европейского каменного) 15 15 Готические реминисценции появляются в арихитектуре Российской Империи во второй половине XVIII века в творчестве Казакова и Баженова и некоторых петербургских постройках – как знак приобщенности русской послепетровской интеллигенции к неким европейским якобы общим корням. Но в более поздние времена это явление выходит из моды. Единственное, вне сравнений, исключение – это Троицкий собор в подмосковном городе Щелкове (заложен в память рождения Наследника Цесаревича в 1912 и освящен в 1916 году, уже накануне крушения империи), строившийся под патронажем августейшей семьи и наделенный готическими элементами в угоду императрице-немке. .

А каким путем, вместо готического, пошла русская архитектура, расставшись с византийской традицией? Тут противоположность Европе выявится еще сильнее и ярче, если на место Святой Софии мы подставим московский, русский вне сравнения, даже символически русский храм Василия Блаженного! «Золотой век» русского искусства (от Ивана Грозного до Петра Первого) был вызывающе, демонстративно противоположен Западу. Вот какие мысли по поводу названного храма возникли в голове наблюдательного и проницательного путешественника Астольфа де Кюстина, который посетил Москву в 1839 году и был им донельзя шокирован: «Страна, где подобное сооружение называется домом молитвы, – это Индия, Персия, Китай, а люди, которые приходят поклоняться Богу в эту банку с вареньем, – не христиане». Какая характерная оценка со стороны западного до мозга костей человека 16 16 Вообще, знакомство с писаниями иностранцев о России – от С. Герберштейна, Ж. Маржерета и А. Олеария до Ш. д’Отроша, А. де Кюстина и Ж. де Местра – однозначно приводит к мысли о принципиальной несовместимости матриц («материнских плат») в сознании русского и западноевропейского европеоида, о неспособности последнего адекватно понять русского человека. ! Какой барьер непонимания!

В этом суть дела. Секрет и отличие европейского искусства от русского – упорядоченная с помощью особых приемов красота. У нас же художник должен творить, как Бог на душу положит. Русские храмовые постройки подчинены одной-единственной задаче: созданию душевного комфорта, обстановки, ничем не отвлекающей от благоговейных раздумий, от молитвы. В результате средний европеец воспринимает красоту русского стиля как дикарскую, варварскую (Кюстин), а мы ихнюю, по большей части, – как искусный, но безблагодатный трюк.

* * *

Итак, обращаясь к истокам природной русской духовности, со временем закрепившимся (как это видно в первом же приближении) с помощью православного христианства, мы без труда видим крупные отличия от западных стандартов. Но, как уже было сказано, модернизация и вестернизация, начавшиеся на Руси с XVII века, привели к тому, что эти различия зачастую перестали быть видны, как река, ушедшая зимой под лед и снег. Это не значит, впрочем, что подо льдом она прекратила свое течение.

В дальнейшем, ведя разговор об истории российского искусства, мы еще не раз будем иметь повод отметить как общее с искусством Запада, так и отличия от него. Но пока нам важно подчеркнуть: из трех главных мегацивилизаций, конкурирующих в мире, – западной, китайской и исламской – российское искусство сегодня примыкает к первой из них, живет и действует, при всех особенностях, в ее русле. Путь европейского искусства это сегодня, в общем и целом, путь и российского искусства – и наоборот, как мы убедимся. Поэтому так необходимо и важно не замыкаться в исследовании только в рамках локальной культуры нашей страны России, а рассматривать ее в едином широком контексте западных, а иногда и мировых социокультурных процессов.