Иветта Давыдова - Мечты сбиваются. Сборник рассказов

Возможно, тот горький опыт насторожил его настолько, что кое в чём не доверять он пытался даже мне.

Однажды я не могла дозваться Натана и Мэтью к завтраку – снова вернулись с дискотеки под утро. Заглянув в комнату, застала картину: на разобранном диване сидят полусонные детины с тетрадями на коленях, рядом толстенная-претолстенная книга в яркой мягкой обложке, и они по очереди что-то в ней ищут.

– Почему не идёте завтракать?

– Опаздываем. У нас сейчас зачёт по русскому. Домашнее задание делаем.

– Может, вам помочь? Что за задание?

– Спрягать глаголы.

Толстенная-претолстенная книга оказалась словарём спряжения русских глаголов. Каждый глагол! Во всех временах и залогах! Библиографическая редкость потрясла моё воображение.

Стало понятно, что выучить спряжение нескольких заданных на дом глаголов они не успели. Теперь же уйму времени занимал словарь: ну-ка, попробуй найди нужный глагол, потом перепиши его в тетрадь, не спутав окончаний!

Я заглянула в их записи.

– Так, – командным голосом заговорила я. – Мне нужно, чтобы вы успели позавтракать. Убирайте словарь, я вам быстренько продиктую спряжение ваших глаголов в трёх временах.

Согласились они не сразу. Посопротивлялись, проблеяв что-то про самостоятельность и честность, но при их организации труда, во-первых, высока была вероятность опоздать к зачёту, даже если не позавтракать. Во-вторых, велик был соблазн скорее покончить с муторным заданием, не терзая сонные мозги.

– Итак, настоящее время, – торжественно произнесла я, страшно счастливая, что русский язык Господь Бог подарил мне на день рождения. – Пишем: я иду, ты идёшь… мы идём, они идут…

Они записывали, не переспрашивая, но и я не торопилась, чеканила каждое слово, заглядывая в записи, подсказывая.

– Теперь прошедшее: я шёл/шла, ты шёл, он шёл, она шла, оно шло…

Тут Натан поднял на меня глаза и, постукивая ручкой о лист, заявил:

– Неправильно. Оно не «шло». Там по-другому… другая форма.

В повисшей на некоторое время тишине мимика его лица выдавала напряжённую работу мысли.

– Пиши уже! – опомнилась я от кратковременного шока, вызванного дерзостью такого недоверия. – Пиши: оно шло, мы шли…

Под натиском моего менторского тона они снова покорно склонились над тетрадями.

Потом я часто развлекала этой байкой дружеские посиделки.

К началу декабря наш американец сдал свои последние зачёты, принёс домой ведомость с оценками за прослушанный курс.

– Чего такой грустный? – проинтуичила я.

– Оценкой по русскому не очень доволен.

С порога вытащил из сумки и протянул нам документ. Листок пожелтевшей бумаги «Бланкиздата», из тех, что наверняка были напечатаны впрок согласно обязательствам, взятым в последнюю, а, может, и в предпоследнюю пятилетку. Наверняка в славном социалистическом соревновании всех со всеми в отрасли выполнили и перевыполнили план. Страны уже четыре года не было, а универсальные бланки остались. Один достался американцу: типовая графлёная ведомость, в которой в его случае слева был список дисциплин, справа – колонка с оценками.

Мы взглянули в ведомость. Против строки «русский язык» обычной синей шариковой ручкой стояла цифра 4 и минус: «4 —».

Муж спустил очки со лба на переносицу, внимательно рассмотрел бумагу.

– Вам всем такими цифрами поставили оценки?

– Да.

– И что, у Мэтью сколько?

– У Мэтью просто «4», – обречённо пожал плечами Натан.

– А с плюсами оценки у кого-нибудь были? – инквизиторским тоном допытывался муж. – Ну, раз минусы ставили, значит, ставили и плюсы?

Американец снова пожал плечами. Мы с мужем тайно переглянулись и беззвучно посмеялись.

– Не расстраивайся, Натан. Сейчас мы тебе поднимем настроение. Неси ручки, учительница, – обратился ко мне муж. – Будем повышать нашему парню оценку.

Зная своего мужа, у которого на безопасное хулиганство с детства был нюх, я сгребла в кулак все ручки из органайзера и положила на стол. Муж принялся каждую расписывать на полях подвернувшейся газеты, сверяя цвет пасты с оценкой в ведомости.

– Что он делает? – заволновался Натан.

– Будет исправлять тебе минус на плюс, – простодушно ответила я.

– Нэможно!.. Нэлзя! – поправился и перешёл на английский. – Это подделка документов! За это суд! – в ужасе схватил он со стола ведомость.

– Ну, как хочешь, – серьёзно произнёс муж. – А мог бы приехать домой и показать четвёрку с плюсом, лучше, чем у Мэтью!

Мы, конечно, настаивать не стали, но и тайны, что на такой бумаге серьёзных документов в нашей стране не делают, и цифрами важных оценок не ставят, тоже ему не выдали. Ах, если бы он знал, какие приписки делались на таких вот бланках в стране, которая недавно исчезла с карты мира! Сколько их было – этих приписок!

Ещё проверяющий Ларри Пенроуз, уходя от нас сытым и весёлым, в долгом прощании на пороге признался, что всем студентам по обмену больше всего в России нравились семьи. Ни Санкт-Петербург, куда их организованно возили на пять дней, ни настоящая кубанская свадьба, посещение которой организовал американским гостям кто-то из местных доброжелателей, ни снисходительные университетские преподаватели не запали в душу иностранцев. Русское гостеприимство принимающих семей оказалось главной достопримечательностью страны. Натан искренне удивлялся, как запросто, как часто и без приглашения заглядывали к нам гости, как всех кормили, как оставляли ночевать. И гости наши в качестве гостинцев приносили не только водку.

– Ко мне друг не может прийти без предупреждения. И я к нему. Мы договариваемся о встрече заранее. Если приходит, то никогда не сидим в доме. У нас есть бейсмент (подвальное помещение). Там палас, телевизор, игровая приставка. Мы никогда не угощаем своих гостей. Если он хочет, может сам себе принести колы или пива, – рассказывал мне Натан. – А у вас хорошо. Я бы тоже хотел так жить, – заметно грустил он.

Когда в последний раз, уже перед самым отъездом, от нас уходил Мэтью, глаза этого здорового американского детины блестели настоящими слезами. Повлажнели и ресницы Натана. «Не хотим уезжать. Хотим оставаться. Спасибо за всё!» – говорили они. Может, улыбки у американцев и фальшивые, но слёзы тогда были настоящие.

На прощание принято дарить сувениры. Нашему американцу мы купили не водку, а бутылку настойки, похожей на водку, потому что на этикетке был скачущий казак в чёрных галифе, красном бешмете, с шашкой наголо, и банку чёрной икры. Икре обрадовался особенно. Он не знал вкуса этого деликатеса и был счастлив поделиться им с мамой и сестрой.

Себе на память о России он тоже кое-что купил. Семь сергиево-посадских или семёновских, сейчас уж не вспомню, деревянных красавиц второй раз (после кока-колы) отверзли челюсть нашей дочери. Да и мы с мужем, признаться, при советской власти таких красот не видывали. Большие, яркие, ручной росписи русские матрёшки эффектно смотрелись в американских руках. Оставалось лишь предположить, какой фурор они были призваны произвести у него дома.