Л. Сержевская - Фактчекинг. Чеховы. Изнанка мифа

В конце июля, так и не получив родительского благословения на «незаконное сожительство», Александр Павлович с Анной Ивановной и ее сыном Шуркой отбыл в город своего детства, где устроился на службу в местную таможню. Анна была беременна.

В Таганроге прибывших встретили с любопытством: слухи о греховной связи бежали впереди их появления. И заткнуть рот обывателям Александр нечем: у него не было свидетельства о венчании!

Положение усугублялось беременностью невенчанной жены: ребенку грозило клеймо незаконнорожденного. Нужно было срочно что-то предпринять. И Александр, недолго думая, решил смастерить фальшивый документ о браке: кто будет разбираться? 28 28 В те времена это было несложно: документы переписывались вручную и не всегда строго требовалась на копии печать. Так, например, выглядит хранящаяся в архиве выписка из метрической книги о рождении Николая Чехова, переписанная его собственной рукой и поданная в Училище живописи безо всякой печати.

В очередной приезд к родителям он стащил у отца его венчальное свидетельство, чтобы по этому образцу сделать фиктивное о, якобы, состоявшемся венчании с Анной Ивановной в Петербурге (такова была легенда).

Впоследствии Александр отнекивался от кражи и старался отшутиться: «Смею заверить обворованного папеньку, что Свидетельство случайно заехало ко мне в Таганрог».

Но оправдание выглядело жалко, и над этой аферой брата частенько посмеивался Антон. Как-то, объясняя, что мать не может ехать без паспорта, съязвил: «Жить же по венчальному свидетельству, как ты жил, она боится». Да и сам Александр спустя много лет признался: «Я без благословения по родительскому венчальному паспорту блудом занимался» .

В феврале 1883 года у Чеховых-Сокольниковых родилась дочь Маша (по-семейному Мося). Встал вопрос о крещении незаконнорождённого дитя. Дядя Митрофан, на которого рассчитывал Александр, вдруг начал юлить.

«Я приглашал его, да, кажется, толку будет очень мало» , – жаловался Александр Антону. Обиженный, он написал и брату Николаю с обвинениями в адрес не поддерживающей его семьи. Письмо это попало в руки Антона, и тот ответил, ответил жестко, обозначив при этом и свою позицию в отношении Павла Егоровича:

«Не знаю, чего ты хочешь от отца? Враг он незаконного сожительства – ты хочешь сделать его другом? Он, как бы сладко ты ни писал, вечно будет вздыхать, писать тебе одно и то же и, что хуже всего, страдать. И как будто быты этого не знаешь? Странно…

Тебя не поймут, как ты не понимаешь «отца шестерых детей», как раньше не понимал отцовского чувства. Чудны дела твои, Господи!»

Письмо это возымело свое действие. Похоже, что и с родителями Антон провел работу. Так или иначе, но отношения потеплели. И уже в мае Антон написал брату: «Мать сильно просится к тебе. Возьми ее к себе, коли можешь. Отец всем рассказывает, что у тебя замечательная должность. Опиши ему, пожалуйста, свой мундир и приплети хоть один табельный день, в который ты стоял в соборе среди великих мира сего.»

Как устроил Александр свой быт в Таганроге, никто из родных не знал, а сам же он описывал так:

«Большой, не без некоторого вкуса убранный кабинет. Гипсовый бюстик Гёте, портрет дамы с расчесанным пробором в дорогой ореховой раме. У стены два шкафа с книгами. На полу большой ковер, скрадывающий шаги. Рядом – будуар – спальня женщины с расчесанным пробором. Она лежит в постели. У ног ее за кисейной занавеской маленький новорожденный ребенок».

Склонность Александра к вранью, или как выражался Чехов – «брехне», была известна в семье. Но то, что увидела Евгения Яковлевна, приехавшая помочь сыну, повергло ее в ужас:

«Кухарки нет, и не намерены нанимать, держат 12-тилетнюю девочку. Я не могу здесь жить. Ради Бога, пришли деньги, я пропаду здесь. Я не могу видеть Сашиной грязной жизни, если бы вы видели, в какой грязи вся его большая семья, вы дня не могли бы прожить у него. Саша хорошее жалованье получает, да они не по-людски живут».

Когда Евгения Яковлевна вернулась в Москву, за ней последовал и Александр с семьей – погостить. На московских домочадцев Александрово семейство тоже произвело «сильное» впечатление. Антон отреагировал без экивоков:

«Брат наш мерзавец. Извини, голубчик, но будь родителем не на словах только. Чистое белье, перемешанное с грязным, органические останки на столе, гнусные тряпки, супруга с буферами наружу и с грязной, как Конторская улица, тесемкой на шее – всё это погубит девочку в первые же годы. Не бранись вслух, барабанную перепонку у Мосевны запачкаешь своими словесами».

Саша в ответ расхваливал дочь и расшаркивался перед отцом: «Мосевна – чистый бутон. Радует наши родительские сердца и с каждым днем делается все более и более похожей на дедушку, настолько, что мне даже обидно, ведь я отец, а не дедушка. Ну настоящий Палогорч! Не даром он благословил ее».

Но как бы ни расписывал молодой отец родительские радости, его сожительство уже трещало по швам.

Из дневника Ал. П. Чехова все того же 1883 года:

«За ужином я мирно сидел и кушал. Что может быть невинней? Но Анне, видно, захотелось прервать мое хорошее расположение духа. Она теперь настроена на тему, что я люблю ее не так, как прежде и просится в Москву. Дура, не умеющая ценить мужа. Не будь дочки, с какой бы решимостью я…».

А Антону писал: «… ннннеееее-женнись ты голлупбпбпчик Христа ради, и даже Николку ради мнимого его исправления отсоветую pater`ам женить. Сгниет».

Наступил январь 1884 года. Александр ждал ответа на свое прошение о переводе в московскую таможню, Анна снова была в положении, и никто даже помыслить не мог о грядущей трагедии.

Еще 5 января Анна Ивановна счастливо писала в Москву:

«У вас такая умница племянница, что вы все ахнете. Сашка все мешает, вырывает перо…».

20 января «Сашка» сообщил, что у дочки «режутся глазные зубы, вероятно, в силу этого девочка стала хила, скучна, куксива, плачуща, сонно-бессонна» .

А через неделю пришла телеграмма:

«Едема Церебри 29 29 Отек мозга (лат.) Безнадежна. Чехов».

Умирала девочка мучительно. Александр описывал Антону душераздирающие подробности ее страданий:

«Мося еще жива, но это уже давно не человек, а конвульсивно содрагающийся ежеминутно трупик, лишенный всякого сознания. Уже два дня левая рука и нога парализованы, зато правые конечности двигаются усиленно, ритмически в одном и том же направлении – к голове и обратно. Сознания – полный нуль. Сегодня явился жар, конвульсии и пульс быстрее 130.

Твоей телеграмме эскулапы не дали смысла и упорно отрицают и теплые ванны. Хотя описанные тобою признаки отчасти и исполнились, но я не дерзнул настаивать на предписанном тобою лечении».