Л. Сержевская - Фактчекинг. Чеховы. Изнанка мифа

О том, что же произошло, известно из посланного ему вдогонку письма Антона:

«Ну, как Вы себя чувствуете? Пахнет ли от Вас водочкой? Я никак не пойму: что рассердило тебя и заставило ехать на вокзал в 2 часа? Помню, что ты злился за то, что я оторвал угол у конверта, в котором находилось письмо к Елене Михайловне. Я считал это письмо юмористическим и не предполагал, что ты можешь писать Елене Михайловне о чем-либо важном. Так как это письмо было написано тобою в пьяном виде, то я не послал его по адресу, а изорвал. Если это тебе не нравится, то напиши ей другое, хотя, полагаю, писать ей решительно не о чем».

Письмо брата застало Александр уже в Петербурге, где он лежал «трупом» на своей кровати после мощнейшего запоя. Едва придя в себя, он ответил:

«Брате. Всем существом своим прошу: не гневайся на меня. Сегодня ровно неделя, как я мучаюсь нравственно и физически. Пьяные подвиги не прошли даром: четыре дня была беспрерывная рвота, истощившая меня до положения мочалки».

Однако заманчивая мысль о возможной женитьбе на дворянке никак не оставляла сознание, и он начал атаковать Сумы письмами. Сначала – сестре Маше:

«Нет душевного покоя. Придешь с работы и ходишь из угла в угол. Жутко и тоска. Эх, кабы Елена Михайловна за меня замуж вышла: другая бы жизнь пошла, стоило бы работать. Для меня было бы великим добром жениться на ней».

Не дождавшись ответа, Александр отправляет ей же следующее, более откровенное послание:

«Надо мамашу. А где ее взятоткрытымь? Мне кажется, что такою женой могла бы быть Елена Михайловна. Напиши мне, могу ли я написать Елене Михайловне, сделать ей предложение без боязни обидеть и оскорбить?»

Написал он и Антону:

«Друже Антоне, послушай, если не для себя, то для детей мне необходимо жениться. Мне хочется семьи, музыки, ласки, доброго слова, когда я, наработавшись, устал, сознания, что пока я бегаю по пожару, меня ждет дома покой и теплое отношение ко мне. У меня этого нет. Ты ближе к Елене Михайловне. Подумай и поспрошай, насколько я рискую сесть в лужу, если попрошу её быть моей женой? А если хочешь напрямик – я люблю ее [зачеркнуто автором] просто трушу».

И Антон без всяких ухищрений расставил точки над i:

«Отвечаю на твое поганое и поругания достойное письмо о твоем браке. Прежде всего, ты лицемер 84 пробы. Ты пишешь: «Мне хочется семьи, музыки, ласки, когда я, наработавшись, устал, сознания, что пока я бегаю по пожару… и проч.».

Во-первых, тебя никто не заставляет бегать по пожарам, можно заняться чем-нибудь более солидным и достойным.

Во-вторых, ты отлично знаешь, что семья, музыка, ласка и доброе слово даются не женитьбой на первой, хотя бы весьма порядочной, встречной, а любовью. Если нет любви, то зачем говорить о ласке? А любви нет и не может быть, так как Елену Михайловну ты знаешь меньше, чем жителей луны.

В-третьих, ты не баба и отлично знаешь, что твоя вторая жена будет матерью только своих детей; для цуцыков она будет мачехой.

В-четвертых, я не решаюсь думать, что ты хочешь жениться на свободной женщине только из потребности иметь няньку и сиделку. Положение, в котором вы теперь оба находитесь, определяется кратко: ты не чувствуешь к ней ничего серьезного, кроме желания жениться во что бы то ни стало и заграбастать ее в няньки к цуцыкам, она тоже тебя не любит. Оба вы чужды друг другу, как колокольный звон кусочку мыла. Стало быть, ты, просящий заглазно руки и объясняющийся в любви, которой нет, нелеп. Вообрази лицо Елены Михайловны, читающей твое письмо! Вообразил?».

Антон предложил брату приехать к Линтварёвым еще раз в рождественские святки или летом: «В 1—2 месяца можно и людей узнать и себя показать. Мог бы и сам полюбить (она очень хорошая) и любовь возбудить».

Но Александр не приехал: « Относительно своего брака я более не думаю. Должен сознаться, что я с своими претензиями на Елену Михайловну был достаточно глуп…».

А 24 октября 1888 года Александр написал брату: «Кланяется тебе Наталья Александровна Гольден».

НАТАЛЬЯ

Поклон от Натальи Гольден, давней знакомой Чеховых, а ныне живущей в Петербурге, не удивил Антона. Как раз недавно о ней ему писал редактор Лейкин:

«Рисунок принесла мне некая Н. Гольден. Меня удивило то, что она придя с этим письмом, даже и раздеться не хотела в прихожей, и говорила со мной в пальто и калошах, хотя я ее пригласил в гостиную».

Антон объяснил: «Это мой хороший приятель. Бабенка умная, честная и во всех смыслах порядочная. Несколько дика, чем объясняется, что она не сняла пальто» .

Женщина может быть другом мужчины только под таким условием: сначала приятель, потом любовница, а затем уж друг.

Чехов. «Леший»

Наталья прошла все стадии и стала Антону преданным и любящим другом. «Наташеву» и «Антошеву» – так, дурачась, звали они друг друга во время их короткого романа. Смешливая «эмансипе» – она была любимицей всей семьи и воспринималась как будущая невеста Антона.

«Когда я подрос, мне рассказали, что Антон Павлович и моя мать любили друг друга. Почему они не женились, осталось для меня неизвестным», – вспоминал младший сын Александра Михаил.

Сказать «любили друг друга», наверное, не совсем правильно: чувство было явно односторонним. В то счастливое и легкомысленное время юности Антон увлекался многими, а вот Наташеву, похоже, всерьез надеялась стать Чеховой. Но так случилось, что ей пришлось уехать из Москвы в Питер. Только через год вспомнил Антон Павлович своего «приятеля», написал ей письмо и получил шутливо-надрывный ответ:

«Подлюга Антошеву, насилу-то я дождалась давно желанного письма. Слышала я, что вы имели намерение побывать в Питере. Но! Но! О, змея! Так как вы уже превратились совершенно в беспутного человека (с моим отъездом), то едва ли обойдетесь без ………. Я же не могу больше принадлежать вам».

Прошло еще несколько лет. Наталья по-прежнему жила в Петербурге, вращалась в тех же редакционных кругах, что и Александр Чехов, так что пересечься им было немудрено, и они пересеклись.

Подробности встречи Александр изложил Антону в письме:

«Слушай и удивляйся: целая история. В один прекрасный день ко мне в редакцию, как к секретарю оной, является Наталья Александровна Гольден. Разговорились. Я пригласил ее побывать у меня, посмотреть моих ребят. Она согласилась, побывала и в результате нескольких вечеров, проведенных вместе «вдовцом и девой» получилось то, что мы живем теперь вместе. Живем, ругаемся от утра до ночи, но отношения наши чисто супружеские.

Если родители, старость коих я намерен почтить примерным поведением, не усмотрят в сем «сближении» кровосмешения, то я не имею ничего и против церковного брака. Любит ли она меня – не знаю. Она говорит, что любит. Умиляюсь ежечасно и ежеминутно, вижу в ее роже косой взгляд и чувствую на себе ее ласку. Мне хорошо, мне тепло. Пожми мне руку и пожелай мне счастья».