Игорь Герцев - 100 дней до весны. Как пережить зиму в Петербурге и не сойти с ума

Интернет быстро прописал лечение, и я отправился в ветеринарную аптеку. Девушка в аптеке была удивлена моим рассказом, что у нас заболела черепаха и мы хотим ее вылечить. Ее вопрос был короток и просвистел, как удар хлыста:

– Смысл?

А как еще поступить? Спокойно наблюдать, как у тебя на глазах умирает живое существо? Ведь мы – люди, мы – большие и сильные, мы изобрели антибиотики и еще кучу всего.

Мы с женой делали ей уколы, кормили через зонд, обрабатывали мазями, держали в руках, напитывая волшебной праной. Неужели мы не спасем маленькую черепашку, которая помещается в ладошке?

Нет! Черепашка умерла. Статистика с самого начала была против нас, сообщив, что только сорок процентов удается спасти даже при интенсивном лечении.

Но мы купили другую. Вот так! Мы чем-то похожи на богов! Только, не умея создавать, мы имеем возможность купить. Ведь можно купить себе новое живое существо за деньги! Можно даже ребенка выносить в чужой утробе и родить его чужой женщиной, дабы не отвлекаться по мелочам. Даже мужчина может родить себе ребенка! Честно! Я видел по телевизору!

Господи! До чего же мы могущественны! Мы летаем в космос и погружаемся на дно океана. Мы изобрели ядерную бомбу и вовсю экспериментируем с ДНК. Мы умеем любить, особенно когда это достойная для нас партия, и можем убить, если это способствует укреплению нашей национальной идеи.

Но спасти даже маленькую черепашку от смерти не можем.

Ни фига мы не боги. Думаю, нам нужно чаще вспоминать об этом.

77 дней до весны

В 2001 году я впервые оказался в Берлине. Вы помните две тысячи первый? Мобильный интернет только просыпался, и у меня была с собой огромная карта города (сложенная) и мобильный телефон, звонок по которому за границей стоил бешеных денег. Мне нужно было найти гостиницу подешевле.

Глядя на карту, я решил, что Alexanderplatz – это самый центр и мне просто не хватит денег на ночлег в этом районе. Я вышел на Zoologischer Garten, не подозревая, что это бывший центр Западного Берлина и самый дорогой район города. Нашел гостиницу за две трети остававшихся у меня денег, но силы уже кончались, и я переночевал там, отправив эсэмэску другу, чтобы он попробовал найти мне жилье подешевле.

Утром я получил сообщение, что за сто марок один наш соотечественник сдает комнату с завтраком. Ужин с борщом – в качестве бонуса. Леонид Григорьевич был найден через сеть FIDO, если кто помнит, что это такое. Его сын-айтишник уже перебрался в США, но родители обосновались в Берлине.

– Меня не так давно спросили: тянет ли меня на родину? А я ответил, что за пятнадцать лет, что живу здесь, у меня даже ни разу не появилось желания прилететь и посмотреть, как у вас там!

Меня укололо это «как у вас там», но я не подал вида. До шестидесяти лет он прожил в Харькове. Никогда не вступал ни в комсомол, ни в КПСС. Был остер на язык, но ему многое прощали. Он был слишком хорошим хирургом, и даже властям было проще не обращать внимания на диссидента. А вдруг попадешь к нему на стол?

– Еврейская жена, молодой человек, не роскошь, а средство передвижения, – объяснял он мне, каким образом здесь оказался.

С тем же упоением, с которым многие коллекционировали пластинки Beatles или Led Zeppelin, он собирал альбомы сюрреалистов, тратя на это огромные по тем временам деньги. Показал мне коллекцию, привезенную из Советского Союза.

– Предатель? – удивлялся Леонид Григорьевич. – Никогда! Всю жизнь я верил только в себя и свою профессию. А предать можно только то, во что ты веришь.

Мы больше никогда не виделись, но я часто вспоминаю о нем. Любая картина Магритта теперь напоминает мне о тех двух днях в Шарлоттенбурге.

– Я благодарен этой стране за то, что мне позволили жить здесь, не требуя ни любви, ни идеологической верности взамен. А любовь – она ведь такая! Чем меньше ее требуешь, тем больше получаешь.

Предать можно только то, во что ты веришь.

76 дней до весны

Меня разбудил звонок в дверь. За порогом стоял мой друг Митя.

Антиалкогольная война президента Горбачева против советского народа была в самом разгаре. Даже вместо обычного технического спирта на Северный флот поставляли какую-то желто-зеленую жидкость, жутко пахнущую резиной. С ней, конечно, научились обращаться, прогоняя через фильтр от противогаза, но фильтров не хватало. После двух-трех циклов очистки резинового спирта фильтр взрывался.

Некоторые предприимчивые граждане закрытого гарнизона гнали самогон и продавали его по двадцать пять рублей за бутылку. Особенно ценен был этот напиток ночью, когда компания выпивала все, что было приготовлено на вечер, и жаждала еще чуть-чуть.

Митя достал из кармана бутылку. Это была литовская сорокаградусная горькая настойка «Lietuvishka Kristaline», которую каким-то чудом завезли в «Военторг».

– Деньги есть? – спросил он с порога.

Я пересчитал, сколько у меня оставалось, Митя достал свои сбережения. Нам хватало на ящик этого пойла. Это был стартовый капитал. Мы решили сделать бизнес и организовать нелегальную торговлю алкоголем. Иностранное слово «бутлегер» грело наши души, исполненные пиратского романтизма, и рождало невнятные ассоциации, отсылающие к джазу, блестящим черным автомобилям и прекрасным женщинам в декольтированных платьях.

Осталось разработать PR-кампанию, чтобы гарнизон узнал, что у Мити имеется ящик лиетувишки. Новости в закрытых городках разносятся быстро, и основная надежда была на сарафанное радио.

Я пришел к нему около восьми вечера. Под столом стоял ящик настойки. Мы решили попробовать, достойного ли качества товар и не будет ли нам стыдно перед покупателями.

Раздался звонок в дверь. Это был наш сослуживец по прозвищу Ибрагим. Конечно, мы пригласили его на дегустацию, в надежде, что он по достоинству оценит качество товара и сообщит целевой аудитории, где можно найти его в ночное время.

Ибрагим был в восторге от вкусовых качеств напитка и уходить не спешил. Снова звонок. Пришел Конь. За ним пришел Глеб, Петя и Коля. Пришлось достать вторую бутылку, а за ней и третью. Никто не уходил, и, стало быть, сарафанное радио не имело возможности разнести нашу новость по поселку. Когда в квартире собралось человек десять, мы поняли, что наш бизнес обречен.