Терентiй Травнiкъ - Домашнее задание. Современная публицистика

Вернемся к цитате, первая часть которой прозвучала в начале статьи: jamаs serа vencido – он непобедим. Да, если народ един – его не победить! И это самое единство начинается не только с картинок в букваре нашего ребёнка, но прежде всего с хороших и верных товарищей, которые появляются в их компаниях и компашках, но никогда не появятся, если они хоть раз не выйдут, а теперь уже не выползут, не вылезут, не выкарабкаются из социальных сетей, дыбы встретиться и хотя бы один раз по-настоящему обняться пусть даже с одним из тех, кого называли своими друзьями, и с которыми активно переписывались на протяжении нескольких лет в режиме онлайн.

Мне приходилось встречать поэтов, которые пишут замечательные стихи, но в обыденных делах оказываются людьми сомнительными и мутными. Признаюсь, долгое время мне казалось, что человек, тонко чувствующий и так же тонко пишущий, не может иметь особо выраженные душевные и нравственные пороки, но я ошибался. И все-таки что-то не складывалось в моих наблюдениях и рассуждениях: либо я слишком возвеличивал поэтическое искусство, либо излишне превысил требовательность к тем, кто создает столь прекрасную лирику. Самым трудным оказалось «отвязать» пишущего от написанного им, предоставить автору жить и страдать самостоятельно, а его стихи воспринимать как нечто прекрасное и отстранённое. Не сразу, но вскоре это стало у меня получаться. Постепенно я почти научился не соединять воедино автора и то, что им создано. Не могу сказать, что тем самым утешился или получил какое-либо внятное вразумление, но это получилось.

Недавно я посетил Мураново и там, любуясь тютчевскими покоями, ясно и окончательно осознал: не может поэт, если он, конечно, настоящий, быть отсоединён от того, что им создаётся. Всё, написанное истинными поэтами, есть не что иное, как продолжение их бессмертной души, именно с этим и будут говорить грядущие поколения, а потому настоящего поэта легко вычислить: он такой же, как и его стихи. И если кто-то научился писать лучше, чем он есть на самом деле и не позаботился подтянуть себя до уровня написанного им, то ему нечего делать в поэзии. Поэзия не игра и не фарс, не фантазия и не иллюзия, поэзия не выносит лжи, и прежде всего исходящей от тех, кто её создаёт. Всякое лицедейство, кривляние и словесная демонстративность отравляют души читателей и слушателей – души всех, кто восторгается этой завуалированной под мастерство тяп-ляпостью.

С принцами я не общался, но с аристократами, равно как и с буржуа, приходилось. Удивительно, но среди представителей советской интеллигенции имелись и те, и другие. Обойдусь без упоминания имён, но я давно понял, что аристократизм с его идеей власти лучших есть естественный способ спасти собственную душу для тех, кто связан с большими деньгами и не имеет никаких сил наконец-то от них отделаться. Если обладатель значительных средств не переходит в стадию аристократизма, то он навсегда увязает в болоте буржуазности с его финальной стадией распада – олигархией – со всеми её пороками, мотовством и погоней за наживой. Борьба за сохранение собственной души толкает сверх богатых людей к известной аристократичной сдержанности и воспитанности, к образованности и религиозности в отличие от оголтелой распущенности буржуазии. Вынужденный нарциссизм ставится аристократами в противовес наёмному гедонизму, а подчёркнутый аскетизм вытесняет навязываемое толстосумам эпикурейство. Именно аристократии свойственны и дозволяемая сословием жертвенность, и сентиментальность, и участие по отношению к нуждающимся, впрочем, как и необъяснимая при всем этом скромность.

Что по мне, то я объясняю все это не более чем усталостью от постоянного финансового отравления. К деньгам, если они есть и их много, невозможно относиться безразлично. Они требуют вашего внимания, и их необходимо либо тратить, либо приумножать, либо просто прятать, испытывая удовольствие от ощущения собственных потенциальных возможностей. Что бы там ни было, но все три способа договориться с деньгами выполняют их волю, а не вашу. При больших деньгах вашей воли просто не существует, равно как и вашего ума. Собственно, это и есть начало очень скорого конца, и в этом случае именно аристократизм – пусть и временное, но спасение.

Мне всегда было интересно, что означают такие понятия, как плохое стихотворение, плохая картина или плохая музыка. Нередко то, что мне не нравилось, находило своего слушателя, зрителя и читателя, и то, что было плохим с моей точки зрения, становилось хорошим в понимании тех, кому оно действительно приходилось по душе. Бесспорно, в искусстве существуют определённые критерии, выработанные веками: так называемые общепринятые эталоны гармонии, которые канонизируют творческую свободу в рамках красоты, но есть и поисковые, экспериментальные работы, которые на первый взгляд могут показаться абсолютно ошибочными.

Так есть ли плохое искусство? Если рассматривать произведения только с позиции мастерства, тогда почти всё детское творчество будет выглядеть плохим, хотя ребёнок вкладывает в создаваемое им всё, чем владеет на данный момент, всю свою душу. Помню, как я гордился картиной, выжженной мною на фанере ещё в третьем классе. Позже работа заткнула щель в дачной мастерской и не вызывала никакого интереса. Но это – детское, а есть ли нечто подобное в творчестве взрослых? Как определить те стихи, музыку, картины, фотографии или фильмы, которыми можно безо всякого сожаления «заткнуть» щель в стене социального пространства? И таковые есть! Это те, что созданы на потребу рыночной конъюнктуре. Их лепят и выставляют на обозрение, минуя при этом естественные нормы и условия, перечёркивая нравственные понятия, и они пролезают в свет вопреки голосу совести на потребу неискушённому потребителю. Такое искусство было, есть и будет! Более того, оно необходимо, поскольку является связующим звеном между высшим и низшим.

И все же критерий плохого существует, и таковым вполне можно назвать отсутствие необходимой честности в замысле и его воплощении, но это определяется лишь самим автором. В таком случае всякий духовно неокрепший талант и порождает то самое плохое искусство на потребу таким же его потребителям. При этом важно понимать, что именно плохое искусство составляет основу для всего хорошего, являясь естественным этапом культурной эволюции. Всякие неопытность и неумелость, кич или безвкусица, нередко вызывающие чуть ли не агрессию у эстетствующей прослойки общества, являются вполне обоснованной общественной нормой и, если хотите, необходимы для обуздания норова нарциссирующих снобов, что явно идёт им на пользу. В конце концов, это вопрос времени: плохое, накапливаясь, отшлифовывается, утрамбовывается, систематизируется и рано или поздно начинает манифестировать по направлению к хорошему, приобретая в результате столь необходимую для существования всякого искусства социальную удобоваримость.