Борис Алексин - Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том I

Семья Петра Яковлевича приступила к строительству дома. Без помощи приехавших с ними Семена Игнатьевича и Иосифа Ильича они бы с этой работой, конечно, не справились. Кроме Андрея и Петра Яковлевича, в семье имелись только женщины, собственно, скорее, девочки. На действительную физическую помощь в строительстве можно было рассчитывать, пожалуй, только от одной Кати, которой уже почти исполнилось 15 лет и которая, несмотря на свою хрупкую, тонкую фигурку, была достаточно крепкой и выносливой девушкой.

Акулина Георгиевна и жена Андрея Наташа имели маленьких детей, а последняя даже грудного ребенка, и могли заниматься только приготовлением пищи. Остальные девочки занялись сбором разных лесных продуктов и ягод, чтобы иметь хоть что-нибудь на зиму.

Пока все жили в наскоро устроенных шалашах, с нетерпением ожидая конца строительства дома. К счастью, их окружала густая тайга – лес был рядом. На одном из берегов горного ручья, впадавшего в Тумнин, напротив добротного дома Михаила, поставившего его на противоположном берегу этого же ручья, наконец, был готов дом и для семьи Петра Яковлевича.

Собственно, название «дом» для этого сооружения было слишком громкое, этот почти квадратный сруб, с потолком и полом, сделанными из грубо отесанных плах и крышей из колотой дранки, скорее, походил на временное охотничье зимовье. В одном из углов этого сруба Петр Яковлевич сложил из камней русскую печку. Никаких комнат в доме не было. Впоследствии удалось пристроить небольшие сени и все.

В прорубленные три окна вставили рамы, привезенные с собой из Шкотова.

Вскоре все члены семьи Петра Яковлевича Пашкевича переселились в этот новый дом и вовремя. Наступил октябрь. В бухте Датта, расположенной гораздо севернее Владивостока, начались по ночам довольно крепкие морозы.

В этой избе нужно было разместиться самому Петру, его жене, их четырем дочерям, семье Андрея, состоящей уже из трех человек и, наконец, еще одному из друзей Андрея, ставшего почему-то ближе к этой семье, Семену Игнатьевичу. Конечно, теснота была невероятная. Отделив кое-как отдельные закутки для каждой группы жильцов занавесками из рядна, сколотив для спанья деревянные топчаны и полати, а для еды большой стол и лавки к нему, семья Петра Пашкевича начала заботиться о запасах продуктов на зиму.

Мука, сахар и жиры были доставлены тем же «Алеутом». Все это принадлежало подрядчикам – Михаилу Пашкевичу и его компаньону.

Продукты хранились в специально построенном сарае-складе и выдавались в счет заработка рабочим, в том числе и семье Петра. Этих продуктов явно не хватало, нужно было заготавливать что-то и самим. Первое, что частично сделали почти сразу, это набрали, насолили и насушили грибов, росших в изобилии почти рядом с домом, второе – недалеко нашли огромное количество брусники.

Ее тоже заготовили впрок. Главными поставщиками ягоды были сам Петр и его дочь Катерина. Конечно, и Петр Яковлевич, и Андрей, да и его друг, все были хорошими охотниками и поэтому надеялись иметь достаточные запасы мяса. Дичи в этой девственной тайге водилось много. Но основной пищей жившим в маленьких поселках ороченам, да и нашим переселенцам, служила рыба. В Тумнине, как и в других реках Приморья, лососевых пород рыбы осенью скапливалось много – это были кета, горбуша и сима. Выловленную рыбу солили прямо в ямах, выкопанных на берегу, вялили на жердях и даже коптили в самодельной печке, построенной Петром Яковлевичем.

Еще жилье и заготовка продуктов не были закончены, а Михаил уже требовал, чтобы все мужчины немедленно приступили к лесозаготовкам: рубке леса и подвозу бревен к берегу реки. Весной его следовало сплавить в устье к морю.

Петр Яковлевич категорически отказался работать на брата и продолжал заниматься своим хозяйством. Андрею же и его другу, и даже Кате, пришлось отправляться в тайгу, где уже начали стучать топоры и звенеть пилы остальных рабочих.

Все новые жители этого заброшенного уголка Приморья, находясь целиком в зависимости от своих эксплуататоров-подрядчиков, были совершенно оторваны от мира. Они не знали, что в это время происходит не только в далекой России, но даже и в сравнительно близком Владивостоке. Загруженные тяжелой работой, стремясь сделать ее как можно больше, чтобы заработать достаточно, все они с рассвета и до темноты проводили жизнь в лесу на рубке и вывозке отличного строевого леса.

Так прошла зима 1921–1922 года. Наступила весна. Вскрылся Тумнин. Лес сплавили и погрузили на подошедший японский пароход, однако, обещанных длинных рублей пока не получили. Михаил Пашкевич аккуратно подсчитывал заработки каждого рабочего, в том числе и членов семьи Петра. По его подсчетам выходило, что Андрей и его товарищи и даже Катя заработали уже огромные суммы, но, как заявил Михаил, лесопромышленник, купивший лес, окончательный расчет произведет только осенью, когда придет второй пароход и заберет оставшийся лес.

Кстати сказать, большую часть его еще предстояло сплавить. Пока же, как опять-таки заверил Михаил, наниматель дал только небольшой аванс, который у всех рабочих, в том числе и у семьи Петра, даже не покрывал того, что было выдано ранее и стоимости тех продуктов, которые забирали зимой из лавки подрядчика.

Для того чтобы как-то улучшить свое существование в ожидании получения расчета, всем переселенцам и прежде всего семейству Петра Пашкевича пришлось заняться сельским хозяйством. Разработав небольшой участок земли под огород, Андрей выяснил, что местное население – орочены, страдают из-за отсутствия табака. А у ороченов курят все, мужчины, женщины и даже дети.

Раньше они выменивали табак на рыбу и меха у моряков пароходов, заходивших в бухту. Сейчас пароходы заходить в эту бухту перестали, пропала и возможность обмена. Среди многочисленных запасов различных семян, предусмотрительно взятых с собою Акулиной Георгиевной, нашлись и семена табака. Посеянные в девственную почву, удобренную золой, появившейся от сжигания валежника и выкорчеванных пней на площадке, разработанной под огород, семена табака прекрасно взошли и к середине лета 1922 года, дали большой урожай. Выменивая листья этого табака, прошедшего под руководством Петра Яковлевича некоторую обработку, на мясо, мех и даже на царские деньги у ороченов, семья Петра получила еще один побочный источник дохода.

Сплавленный лес сплотили и подготовили к погрузке на пароход. Но японцы так и не приехали. Зато с проходящего куда-то на север пассажирского судна на шлюпке Михаилу Пашкевичу доставили письмо о его компаньоне, уехавшего на первом пароходе после погрузки леса. Получив это письмо, Михаил Яковлевич Пашкевич стал мрачнее тучи, и даже ближайшие домашние (жена и дети) боялись к нему подступиться. С содержанием полученного письма, да и то больше по необходимости, так как сам был не очень грамотен и написанное разбирал плохо, он поделился только с сыном Гавриком. Последний после прочтения письма буквально впал в бешенство, причем кроме проклятий, невероятно грязных ругательств, направленных вообще неизвестно куда, Гаврик нашел и конкретное применение своему гневу. В этом письме, по сведениям, полученным неизвестно из каких источников, наряду с прочими, предостаточно неприятными для Михаила Пашкевича и его белобандита-сына новостями, сообщалось и то, что старшая дочь его брата Петра, Людмила, вступила в какую-то безбожную и пакостную организацию, называемую «комсомол».