Марис Гайлис - Шесть лет во власти

Другой важный документ, подготовленный нами совместно с руководителем комиссии по торговле Верховного Совета Альфредом Чепанисом, – это постановление Верховного Совета о свободной купле-продаже в Латвии валюты. Принятием этого документа больше всего могли бы быть довольны ставшие известными позже Валерий Каргин и Виктор Красовицкий со своим Parex banka, поскольку такого рода бизнес был фундаментом их банка. К тому же действие этого постановления фактически ликвидировало черный валютный рынок. Мы здесь ничего нового не придумывали, ведь подобным образом в свое время действовала Польша. В результате стало возможным каждому желающему за советские рубли свободно купить доллары и другую иностранную валюту, формировался также какой-то рынок со своим курсом валют, так, например, около 30 руб. за доллар. Естественно, что образованный затем Банк Латвии тоже принял уже сложившийся на рынке валютный курс, и в 1992 году он стал основой установленных Банком Латвии курсов. Иначе говоря, Банк Латвии зафиксировал ситуацию на рынке и определил ее как свою.

Таким образом, мы вплотную подошли к рынку в одной из самых важных областей – торговле валютой. Следует помнить и о том, что совсем не так уж много государств, где разрешена свободная торговля валютой, и Латвия – среди них, в Израиле, например, этого нет. Конечно, назло официально разрешенной деятельности с валютой, по-прежнему, в местах обмена валюты часто можно видеть спекулянтов. Почему? Они обходят налоги, хотя разница курсов совсем небольшая, и многого здесь не заработаешь.

К сожалению, наша деятельность по созданию валютного рынка проходила в известной мере изолированно, без согласования с литовскими и эстонскими коллегами; Литва отстала от нас в этом на какой-то год, с Эстонией мы шли почти шаг в шаг.

Причитающиеся государству 10% от прибыли валютных магазинов взимала торговая инспекция, которая в то время подчинялась Министерству торговли (ею руководил Арманд Плаудис). Кажется, что эта инспекция кое-как действовала, какую-то часть причитающейся суммы государство все же получало. Надо принимать во внимание и то, что кассовые аппараты, против которых возражают по сей день, в то время вообще не были в почете, хотя уже тогда была очевидна их необходимость. Вспоминаю, что в конце 1991 года к И. Годманису явился какой-то немецкий бизнесмен, с которым премьер заключил договор на закупку большого количества кассовых аппаратов, не обращая внимания на мои робкие возражения, что для осуществления подобной крупной сделки лучше организовать международный конкурс, что определенно выйдет намного дешевле. Кстати замечу, что так бывало не однажды: во многих элементарных вещах он или не был в курсе дела, или просто не желал принимать это во внимание.

Любому, кто хоть что-то слышал о торговле, понятно, никогда не следует соглашаться на крупную сделку с первым же, кто тебе предлагает, из этого не может выйти ничего хорошего.

Тогдашние мои поездки в Москву остались в памяти как сплошной ряд заседаний и обсуждений. Приходилось бывать на совещаниях, которые вел председатель Совета министров СССР Н. И. Рыжков, т. е. еще до путчиста В. Павлова. Больше всего все-таки встречался с союзным министром внешней торговли К. Ф. Катушевым, в последний раз говорил с ним аж 19 августа 1991 года, в первый день путча, но об этом в свое время. Вообще, если вспомнить о моих тогдашних московских коллегах, то нужно констатировать, что никого из них в настоящий момент и близко нет в руководстве России. Очевидно, все они принадлежали к ушедшей эпохе. Может показаться, что моя деятельность в то время выглядит теперь не столь уж важной. Но я так не считаю. Например, в 1990 году мне доставляло огромную радость требовать у Н. И. Рыжкова, чтобы внешний долг СССР был разделен пропорционально произведенному продукту каждой республики. Помню реакцию Н. И. Рыжкова на это, остальные присутствующие также это требование восприняли весьма болезненно. Подчеркну и тот важный факт, что уже тогда в кабинетных разговорах, где обсуждались дела с глазу на глаз и не столь официально, можно было почувствовать, что в Москве в сущности уже смирились с мыслью, что прибалтийские республики вот-вот отделятся.

Существенной приметой того времени является и то, что первые коммерческие банки, в том числе банк Балтия и Рижский коммерческий банк стремились получить права заниматься валютными операциями: эти права они должны были получить в Москве, потому что главным центром валютного клиринга был Внешэкономбанк; в конце 1990 года или в начале 1991 года в Риге был открыт филиал этого банка, который назывался Латвийский внешэкономбанк, им руководил А. Керре. Мы стали давить на то, чтобы валютные отчисления латвийских предприятий оставались в нашем Внешэкономбанке. Потом появилась альтернатива: прежде всего, Рижский коммерческий банк, а затем банк Балтия завели валютные счета. Рижскому коммерческому банку первый корреспондентский счет был открыт в шведском Handelsbanken, где они хранили свою валюту. Мне удалось тут же сориентироваться: было издано распоряжение, чтобы латвийские предприятия (главным образом это были государственные предприятия) причитающуюся государственную часть валюты перечисляли в Рижский коммерческий банк. Любопытно, но это было именно то, из-за чего мне едва не пришлось уйти со своего поста, поскольку возник острейший конфликт. И. Годманис обнаружил, что на счету правительства валюты совсем немного, только 10 млн долларов, и, наслушавшись донесений о моей непростительной деятельности в связи с распоряжением хранить валюту в Рижском коммерческом банке, вызвал меня к себе на ковер. Я сказал, что в этом банке, который фактически является частным банком, деньги хранить безопаснее, чем в Москве. Тогда прозвучал упрек, что мы поддерживаем развитие частных банков, а это не способствует развитию экономики. Я отвечал, что любое укрепление банков в принципе означает и развитие экономики.

По количеству выданных экспортных, а в действительности реэкспортных лицензий получалось, что мы экспортируем огромный объем сырья и товаров. Однако это было не так, ибо большая часть лицензий не выполнялась. Практически это невозможно было проверить, так как таможня нам не подчинялась и не отчитывалась перед нами. И. Годманис тогда додумался, что можно установить порядок, введя драконовские, хотя и полностью неправовые меры; вплоть до такого абсурда, что, если кого-то поймают с контрабандой, то и у самого, кто провозил, и у всех его родственников надо конфисковать все имущество. Фактически это могло осуществиться, но в тот момент для этого не было абсолютно никакой правовой базы. Доспорились мы с И. Годманисом об этом и об уже упомянутом вложении валют до того, что он вызвал меня и сказал: «Пиши заявление об уходе!» Я попросил объяснить, почему? И снова мы спорили, и на этом так все и закончилось. С честью для себя могу сказать, что оказался правым я. Ведь деньги, которые латвийские предприятия перечислили в Москву, мы так больше и не увидели, а вложенные в Рижский коммерческий банк, успешно были использованы.