Коллектив авторов - Искусство как язык – языки искусства. Государственная академия художественных наук и эстетическая теория 1920-х годов

В этот период Т. И. Райнов не теряет интереса к методологической проблематике, которая особенно сближала его со Шпетом. Так, например, он читает курс введения в историю научных методов, [253] Т. И. Райнов. Курс введения в историю научных методов // НИОР РГБ. Ф. 441. Карт. 5. Ед. хр. 8. изучает применение статистических методов в русском естествознании 50–80-х гг. XIX в., [254] Он же. 1) Изучение групповых явлений в русском естествознании 50–80-х гг. XIX в. // Там же. Карт. 6. Ед. хр. 7; 2) Массово-статистические проблемы в русской науке 50–80-х гг. XIX в. // Там же. Карт. 11. Ед. хр. 3; 3) Массово-коллективистические проблемы в русской науке 50–80-х гг. XIX в. // Там же. Ед. хр. 5. ставя своей задачей проследить особенности и относительную продуктивность сходных методологических установок в различных областях знания. [255] Он же. Массово-коллективистические проблемы в русской науке 50–80-х гг. XIX в. // Там же. Карт. 11. Ед. хр. 5. Л. 72. В поле его зрения попадают и методологические труды Н. Н. Страхова: «О методе естественных наук и их значении в общем образовании», «Мир как целое», – организмический пафос которых был близок идеалам «философии жизни». [256] О «Мире как целом» он писал: «это одна из лучших русских книг по философии» ( Т. И. Райнов. Очерки по истории русской философии 50–60-х годов // Там же. Карт. 1. Ед. хр. 21. Л. 35).

С этих позиций в ряде поздних работ Т. И. Райнов выдвигает задачу «видеть и распознавать в так называемой неорганической природе следы и признаки организованности, проявляющиеся в бытии и функциях различных “неорганических” “индивидуумов-ассоциаций”». [257] Т. И. Райнов. Размышления de rebus scibilis inscibilisque, или Размышления о жизни и смерти стареющего и приближающегося к смерти человека в промежутке между двумя фабриками массовой смерти // НИОР РГБ. Ф. 441. Карт. 12. Ед. хр. 7. Л. 60. Можно предположить, что итоговый философский труд, который он в конечном счете должен был написать, мог бы быть назван по-немецки «Die Stufen des Subjectiven und der Mensch». [258] Наиболее четко и законченно итоги своих размышлений о «групповых объектах» Т. И. Райнов выразил в статье «Odintzoviana 1947». В ней он рассматривает цикл проблем, связанных с теорией организации систем (включая понятие устойчивости, гомеостазиса), космогонией и космологией, биологической эволюцией, генезисом ноосферы и т. п. В статье торжествуют принцип Реди omnium vivo ab ovo и – «Die Stufen des organischen». В то же время очевидно, что философия Т. И. Райнова неотвратимо развивается в сторону метафизического персонализма. Неслучайно в молодые годы Райнов написал статью о судьбе философии Лейбница в России…

Не теряет он из виду методологической проблематики и в своем курсе лекций по истории науки в Западной Европе в период с X по XVII в. Так, у Пьера де Марикура, к которому, по-видимому, совершенно независимо обращался и В. П. Зубов, Райнов находит ценные рассуждения о философии техники, центральным понятием в которых выступает «manuum industria». [259] См.: Т. И. Райнов. У истоков экспериментального естествознания: Пьер де Марикур и западноевропейская наука XIII–XIX вв. С. 105–116. Возможно, именно оно подтолкнуло Райнова к введению понятия «оперативное мышление», которое он впервые широко использует в исследовании о памятниках материальной культуры Средней Азии. [260] Не зря же он начинал свое образование как строитель ! (Ср.: Т. Райнов . О методах учета знаний по памятникам материальной культуры Средней Азии.) Это понятие известно в немецкой литературе XIX в., [261] Operatives Denken und Handeln in deutschen Streitkräften im 19. und 20. Jahrhundert. но Райнов дает ему более специальную трактовку, связанную с чтением «языка вещей».

А. Г. Габричевский всего тремя годами моложе Райнова. Он – ровесник академика С. И. Вавилова, С. Прокофьева и академика Н. И. Конрада – близкого друга Т. И. Райнова. Шпет был у Габричевского учителем логики (1908). [262] А. Г. Габричевский. Морфология искусства. С. 845.

По образованию Габричевский искусствовед; его «научный идеал» – В. К. Мальмберг, занимавшийся преимущественно анализом греческой скульптуры. «Мальмберг, – писал Габричевский, – обладал огромной аналитически-индуктивной научной мощью и, вместе с тем, бессознательно подлинно жил античностью как той синтетической стихией по преимуществу, в которой всеобщее и индивидуальное – одно». [263] Он же. Памяти В. К. Мальмберга. С. 721. Мальмбергу, таким образом, как и Габричевскому, чужды отвлеченный (или, по выражению В. П. Зубова, «дурно понятый») платонизм и спиритуализм. Мировоззренческим эталоном служит скорее Гёте. Поэтому Габричевский считает также необходимым оттенить «глубокий органицизм» своего учителя, которым, конечно же, было преисполнено творчество автора «Фауста».

Погруженный главным образом в историю и теорию искусств, Габричевский был изначально ближе других к «языку вещей» и проблеме восприятия пространственных искусств. Но, в отличие от Т. И. Райнова, он достаточно индифферентен к методологии истории. «Творчество» было для него одним из центральных понятий, но рассуждает он о нем совсем в иных категориях, нежели Райнов. И проблемы «креационизма» ему совершенно чужды. Творчество для него – высшая онтологическая реальность.

В предисловии к своему основному теоретическому труду – «Введение в морфологию искусства» (1921–1925), увидевшему свет лишь в 2002 г., Габричевский ясно указывает свои исходные позиции и ориентиры. Это прежде всего Гёте и Шеллинг, а также Кант, «впервые» поставивший «проблему органичного», Бергсон и Шпенглер. [264] А. Г. Габричевский. Морфология искусства. С. 95, 130, 136, 141, 155. Гёте присутствует в этой работе с первой до последней страницы, начиная с эпиграфов. [265] В печатном издании этой работы источники некоторых эпиграфов не указаны. Поэтому мы считаем нелишним указать, что общий эпиграф ко всему «Введению в морфологию искусства» – четверостишие из стихотворения Гёте «Bei Betrachtung von Schillers Schädel»; эпиграф к «Введению» – из «Максим и размышлений» Гёте (№ 1166). Невозможно возражать против утверждения, что «гётеанство является основой мировоззрения Габричевского». [266] А. Л. Доброхотов . А. Г. Габричевский о поэтике Гёте. С. 122.

Наследию поэта Габричевский вообще посвятил немало времени – он, в частности, редактировал и писал предисловия и примечания к ряду томов юбилейного Собрания сочинений Гёте. Им была переведена и выпущена в свет через издательство ГАХН книга Г. Зиммеля «Гёте».

Своих симпатий к философским взглядам Зиммеля Габричевский тоже особенно не скрывал. Вступительная заметка «От редакции» к книге Зиммеля «Гёте» писалась не без его участия, и за вычетом дежурных идеологических акцентуаций дает неплохое представление о его ориентирах в новейшей философии. Слова предисловия: «эта книга открывает секреты и тайны современных настроений некоторой группы немецкой интеллигенции» – вполне могут быть отнесены и к самому Габричевскому, и к близким ему по духу членам ГАХН. Стоит только открыть статью «Портрет как проблема изображения», вышедшую в сборнике ГАХН «Искусство портрета» в том же 1928 г., чтобы в этом убедиться. В ней Габричевский прямо ссылается на «блестящую» работу Зиммеля, который «распространяет принцип наглядного тожества внутреннего и внешнего на структуру личности вообще». [267] Цит. по: А. Г. Габричевский. Морфология искусства. С. 285 примеч.