Александр Волынцев - Город горького шоколада

Примечательно то, что после его кончины соболезнования прислали многие правительства, в том числе и США, Канады, Франции, Италии и других. И личное соболезнование прислал Папа Римский. То есть протоиерей Аристарх Израилев был хорошо известен не только в России, но и за рубежом. Надо признать, что он прославился не только в области колокольного дела, он очень был разносторонний человек.

Увлекался акустикой, очень много писал об истории храмов, икон, крестов, гробниц и так далее. И, надо отдать ему должное, многое он делал своими руками. Он был очень трудолюбивым, аккуратным, умел очень хорошо ладить с людьми. Его многие любили и считали духовным отцом…»

Рассматривая портреты знаменитого протоиерея, мы отмечаем удивительное сходство Сергея Ивановича Израилева с его прадедом. Тут, как говорится, никакой генетической экспертизы не надо: сравнил два лица – и все понятно…

Сергей Иванович продолжает рассказывать о прадеде:

– Он оказался очень известным человеком. Общался с Балакиревым, а Балакирев руководил придворной капеллой петербургской. Со Стасовым общался, с Великими Князьями.

Настраивал колокола на Святой Земле, в Палестине, в храме Марии Магдалины, в столицах европейских, например в Варшаве, в Крыму, в Москве, в Казанском соборе Петербурга, в Аничковом дворце 2 2 В колокольне Аничкова дворца протоиерей Аристарх Израилев настраивал колокола при содействии известного святителя Игнатия (Брянчанинова). . Имел массу дипломов, медалей. А награды российские, церковные: три наперсных креста, из них два драгоценных, и три ордена Российской Империи (Святой Анны III степени, Святой Анны II степени и Святого Владимира IV степени). Это дало право Священному Синоду возвести его в потомственное дворянство. А так он из бедной семьи крестьянской, фамилия его была Налётов. После окончания семинарии ему дали фамилию Израилев. Я всю жизнь гадал: «Откуда такая фамилия?». И вот когда дошла до нас эта книга, все стало ясно…

Кстати, когда я окончил техникум в Рыбинске в 1947 году, к нам приехали из Москвы, из Первого управления, набирать выпускников. Списочек был, по одному приглашают… Захожу. Сидит капитан КГБ или чего там…

– Фамилия!

– Израилев.

– Хм… Имя-отчество!

– Сергей Иванович.

– А-а-а…

Ну, думаю, спасибо, хоть не заставил штаны снимать, чтобы удостовериться в «благонадежности»… В общем, отобрали нас человек десять и привезли сюда…

Так вот, прадед мой Аристарх Израилев пятьдесят четыре камертона своими руками изготовил. И прибор определения частотных колебаний звуковых. Точность его была – полгерца. Герц – это одно колебание в секунду. Так вот, точность была полгерца. Для того времени это был самый точный прибор. За что он и получал награды на всевозможных международных выставках. И когда позже уже наши инженеры сделали электронный частотомер, подтвердилась точность того прибора, который изготовил отец Аристарх в ХIХ веке. И вот с помощью тех исследований удавалось выяснить старение металла, из которого отлиты колокола. Ведь кристаллическая структура изменяется: может быть, со временем, может, под воздействием ударов языка. С помощью этого прибора можно было узнать, в каком состоянии колокол находится. Он писал ноты для колокольной музыки. И настраивал колокола в храмах, чтобы они звучали гармонично.

– А такая техническая хватка откуда?

– Просто тяга к ремеслу, к науке, критическое отношение к существующему.

– То есть, фактически, самоучка?

– Самоучка. Самородок. С детства был приучен к столярному и слесарному делу. Мать и отец немного рассказывали… А ведь такие биографии… Сколько люди испытали всего…

Неслучайно, наверное, принято считать многочадие (многодетность, говоря современным языком) благословением Божиим за достойную жизнь. У деда Сергея Ивановича – Николая Израилева, сына протоиерея Аристарха, было 13 детей от одной жены и трое – от второй. Сергей Иванович продолжает свой рассказ:

– Отец мой никогда не упоминал своего деда. В те времена, видимо, нельзя было. Отец у меня был сельский учитель. И вот в 30-е годы один местный вождь, докопавшись, что отец моего отца был священнослужитель, сделал вывод, что отец мой не имеет права обучать детей в школе. Отец поехал к Надежде Константиновне Крупской. Она его приняла и сказала: «Иван Николаевич, поезжай, никто тебя не тронет». Но если бы докопались, что и дед-то у него был протоиерей, да еще потомственный дворянин, наверное, я бы сейчас с вами тут не сидел.

Я помню, в 1937 году колокола сшибали. Жуткое зрелище! С высоты – плюх! Потом их разбивали, потому что грузить-то нечем было. На телеги – и увозили. В нашем селе руководил этой операцией (по-моему, в то время ОГПУ было) некто Снетков. До сих пор помню.

– Пришлый? Не вашего села уроженец?

– Нет. Нет. Село-то у нас было – четыре дома. А это районный начальник ГПУ. Народу было… Старухи плачут… Сейчас от этой церкви уже ничего не осталось. А красивая была. Раньше-то это торговое село было. Торговые ряды там были. Это Ярославская область. Берег водохранилища. А на том берегу – Борок. Там жил Морозов Николай Александрович. Народоволец. После революции он стал почетным академиком Академии наук СССР. У него поместье было. Пожизненное. По декрету Ленина. Там музей сейчас.

Интересно, что Морозов, помимо научных трудов (по физике, астрономии и других), еще написал книгу, которая называлась «Иисус Христос», где он доказывает, что Иисус Христос – это историческая личность, так же, как и Магомет у мусульман. Он анализирует Библию и с научной точки зрения доказывает, что это был реальный человек…

Отец у меня прошел три войны, плен еще в Первую мировую. Это самсоновская катастрофа в Восточной Пруссии, когда армию Самсонова разбили немцы. Отец попал в плен. Два раза бежал. Неудачно. Третий раз удачно. Пешком из Восточной Пруссии дошел до Москвы, и как раз революция была. Так что немецкому языку он там выучился. В плену. Когда там у бауэра работал. А кормили брюквой.

А когда он попал в окружение уже в Отечественную войну, это Харьковская катастрофа, где танковый корпус Рыбалко попал в окружение, а он там был старшим писарем в штабе этого самого корпуса. Но винтовка у него была в машине. И попал в окружение. Все разбежались. А у него штабная машина. Он и еще его напарник, москвич. И вот они успели сжечь машину эту. И пошли. Ночами шли, днем отсыпались. Отморозил ноги, но ружье тащил с собой. И за этот подвиг Красную Звезду ему дали.

– За то, что вышел из окружения?

– Нет. За то, что он уничтожил все документы корпуса: коды, шифры. Ну и то, что он вышел из окружения с оружием. А напарник его где-то нашел бутылку коньяка, выпил и сказал: «Ваня, ты иди, а я в этой деревне останусь». Дальнейшая его судьба мне неизвестна. А почему отец мой шел… Он больше немецкого плена не хотел. Он уже знал, что это такое. Так что вот, сын священнослужителя защищал Родину. А вот тот самый местный вождь, он в Великую Отечественную стал дезертиром. Который сказал, что Израилев не имеет права преподавать в школе потому, что он сын священника. А в гражданскую войну, во время савенковского мятежа, это Ярославль, Рыбинск, моего папашу чуть не расстреляли кулаки. Шли по деревням, выгоняли мужиков: «Давайте с нами». А его арестовали: он в сельсовете работал писарем, секретарем. Не политик. Но все равно – в кутузку. Он мало рассказывал. Да кое-что и нельзя было…