Александр Волынцев - Город горького шоколада

Я говорю: «Попробую, но я не обещаю положительного результата-то». – «Ну, попробуй…»

Ну, что. Я пошарил и нашел мужиков, и мы организовали такую стационарную группу. Мне предложили быть ее руководителем. Я говорю: «Я бы согласился, но среди нас есть кандидат наук, как же, я – простой инженер, а подо мной будет ходить кандидат наук». Ага… Скляров Валерий Палыч. Из Москвы. Ему надо быть руководителем группы-то. Ну, хорошо…

И вот я там четыре года. До 1992-го. И потом, когда они решили, что они всё знают, нашу комплексную экспедицию решили выгнать. Ну ла-адно, ребята… Если вы такие умные, работайте…

И потом я поехал туда последний раз. Мне прислали вызов, чтобы я получил окончательные деньги по контракту. Они же с нами контракт-то разорвали. Вот… Я туда приехал, пробыл там дня три, поглядел… Что мы за шесть лет сделали, они буквально за шесть месяцев всё к чертовой матери порушили. Вот такая самонадеянность. Амбициозность и всё, больше ничего. Знаний-то было, прямо скажем, не больно много. Там, помнишь, всё говорили «человеческий фактор, человеческий фактор», конечно, и он там присутствовал. Там был и человеческий фактор, там были и технические недоделки, там было и нарушение многих регламентов…

Сюда приехал после Чернобыля, тут мне, как говорится, пенсион подошел. У меня же выработанный стаж заводчанина. Вот и возраст подошел. Я сначала, пока лето было, вроде бы ничего. Тут сад-огород, рыбалочка, пятое-десятое… Этюды… Осень-то подошла – прямо тоска зеленая. Встречаю одного своего знакомого, а он говорит – в ФИБе образуется новая группа спектрометрии. А мне это дело знакомо. Я говорю: «Давай, поглядим!»

И вот взяли меня туда инженером первой категории, там я и работал.

Ничего, хорошо, всё в порядке, а потом, когда вся эта катавасия-то наступила, в самые худшие ельцинские времена-то, разгром всяких институтов, в том числе и нашего, мой начальник отдела Дёмин был приглашен в наш Центр госсанэпиднадзора и меня за собой потянул. Вот туда мы с ним перешли.

Так до 2003 года я там проработал. А вот когда случилась-то вот эта бяка-то со мной, то говорят, что есть приказ по минздраву – онкологическим больным работать с ионизирующим излучением запрещено.

Ну, как говорят, не попрешь…

Пришлось уйти на чистую пенсию. Сделали мне ручкой. Ну, конечно, обидно было. Потом думаю: да ладно. Всё, что имеет начало, должно иметь и конец. На этом мы и расстались.

А сейчас вот свободный художник.

Мажу потихонечку.

Уходят старики-художники. Уходят,

Эпоху унося с собой.

Всё правильно. Так и должно быть вроде,

А почему-то остается боль.

Не обо всем еще их расспросили.

Не всё они успели рассказать.

Как жили, как любили, как творили —

Нам не дано, а хочется понять.

Другие мы. Совсем-совсем другие.

И в нашей жизни столько суеты,

Что время мы не часто находили,

Чтобы наладить памяти мосты.

Простите, старики-художники. Простите,

Что не всегда мы понимали вас.

И всё же, сколько можете – живите.

Ведь мы в вас так нуждаемся сейчас…

Юрий Николаевич Сметанин,

ветеран «ЮУС»

Мы жили в одном совхозе, там, в Заволжье, а потом, когда война-то началась, к нам тоже попали эвакуированные. И там, среди них, в одной семье вдруг оказались цветные карандаши. Их пытались поменять на съестное, ну, вот мама их выменяла. Я этими цветными карандашами… С бумагой, конечно, была напряженка, это естественно, но, тем не менее, на любом клочке я чего-то рисовал, для меня это было просто наслаждением.

А потом в школу пошел, у нас был урок рисования. Вот. А потом, когда я уже учился в ремесленном училище, поступил в городскую студию. И там я получил хорошие начальные уроки. Вот поэтому-то я и стал полковым-то художником.

Когда я сюда приехал, здесь у нас была великолепнейшая студия. Преподаватели были просто чудо! Я попал в академию! Мы там дневали и ночевали! Это наша была жизнь, понимаешь! Об этом только и говорили, про это только и думали…

Что говорить, Александр, я тебе честно признаюсь, я когда в Чернобыль-то поехал, тоже с собой взял этюдник. У меня там масса была этюдов. Правда, у меня их все поотбирали. Сослуживцы, друзья-приятели: «Дай-дай-дай…» Ну, нравится – на, бери…

Этюдник был мой спаситель. Потому что там или пить водку, или вот, сидеть за мольбертом.

Это было мое спасение.

Мое спасение…

«Вот я считаю, что этот вернисаж

украсил бы любые стены, любой зал.

Посмотрите, какая красота…

Я горжусь, конечно, таким соседством…

Он был светлый человек,

влюбленный в прекрасный мир, во всё прекрасное…»

Михаил Иванович Шаров, ветеран ФГУП «ПО «Маяк»

Как-то мы с дедом (я еще был совсем пацаном) попали на Каспий. И меня вот эта стихия просто захватила. Вот так вот… И у меня масса этюдов на морские темы, и до сих пор я к морю неравнодушен. Когда езжу туда – и на Черное море, и на Балтику, и на Каспий, – я беру всегда с собой этюдник и непременно мажу. Непременно.

Ну, честно говоря, это было не то что в подражание… А просто я, как говорят, хотел немножечко, что ли, поконкурировать с Айвазовским. Ну, конечно, куда мне, Господи… Это же великий мастер. Но, как некоторые говорят, вроде бы ничего гляделись они…

Мне самому трудно… Ведь курица яичницу не оценит. Да? Я тоже так думаю. Вам-то это, зрителям, виднее. Вот.

А вообще-то я к этому отношусь немножко иронично. Конечно, это для меня большая отдушина, это факт. Но это все равно, как ты ни крути, не выше, чем хобби.

«Он и художник, он и баянист, он и певец.

И когда он всё это делает, делает с такой душой, что его приятно слушать, приятно смотреть на его картины.

Он не делит людей на плохих и хороших.

У него все люди – любимые.

Вот такой он человек».

Альберт Сабирович Тимер-Булатов, ветеран «ЮУС»

С Николаем Николаевичем Дындыкиным мы поехали на Всесоюзный симпозиум по вычислительной технике в Минск.

Вот. Симпозиум закончился, а жили мы в гостинице «Орбита», это центральная гостиница Минска. Ждали мы там одного приятеля… Мы ему, кстати, привезли агат – полированный, с такой богатой гаммой цветовой и рисунком… А он был срочно вызван в Варшаву…

«Ну, что, – говорю, – Николай, пойдем позавтракаем да и поедем-ка мы в аэропорт и домой…» – «Давай».

Пошли в ресторанчик на этаже, заказали завтрак. Потом смотрим, недалеко, столика за три от нас, сидят двое. Один такого восточного типа парень, молодой, и второй – ну вылитый Дин Рид!

Я говорю: «Николай Николаевич, погляди-ка, это не Дин Рид?» – «Наверное, он!»