Андрей Манчук - Наследники Че Гевары

Аллею простых и строгих надгробий (где, среди прочих, покоится прах тезки философа, «генерала Лукача» — испанский псевдоним Мате Залки), венчает монумент павшим участникам венгерского комдвиже-ния. Монументальные барельефы показывают лучший отрезок его пути — от первых рабочих стачек в империи Габсбургов до антифашистского подполья времен диктатуры Хорти и Салаши. Хорошее и пустынное место. Легкая печать заброшенности только подчеркивает вечность идеалов этих людей. Те, кто найдет дорогу к кладбищу Керепеши, вряд ли пожалеют о затраченном времени.

А солнечный Будапешт живых, современных людей — добропорядочных европейских студентов и пахучих бомжей на скамейках, жил своей жизнью. По его улицам громыхала колонна советских танков. В грузовиках-«зисах», под красным знаменем, сидела пехота с «Калашниковыми» в руках. Новый фильм о событиях 56-го, когда Георг Лукач, — второй раз после 1919 года — оказался министром культуры забывшей его теперь Венгрии. Это было совсем неприлично — снимать такую картину в ясные весенние дни. Такие же, как полвека назад, когда войска Красной армии врукопашную, без авиационной и артиллерийской поддержки, отвоевывали этот прекрасный город. Пятьдесят тысяч дополнительных жертв — чтобы сохранить его здания, декорации для нынешних, антикоммунистических фильмов. Герои «Знаменосцев» Олеся Гончара вряд ли ожидали подобной участи.

Конечно, исторической памяти не существует — историю интерпретирует классовое сознание. Благодарная память об освобождении Вены воплощена в местном «Музее тоталитаризма», с экспозицией «преступлений коммунистической диктатуры». Старые левые памятники Будапешта свезены в музейную резервацию, на потеху туристам — не в пример Лукачу, это место обозначено в здешних путеводителях. Кажется, здесь опасаются, что призрак Лукача однажды найдет дорогу в свой родной город. Возможно, он уже бродит где-то поблизости. Надеюсь, ему понравилось наше вино.

Что нужно писать о Венеции, волшебной шкатулке, которая раскрывается для вас за установленную таксу, и не очень любит неплатежеспособную публику? Гигантский водно-исторический аттракцион, — и просто красивый, не похожий ни на что город. На его узких улицах теснятся богатые знаменитые бездельники, а также — гастарбайтеры из стран Третьего мира. Грузчики, уборщицы, посудомойки и гондольеры. Это они поддерживают на плаву жизнь Венеции.

Ставка на чужой труд — старая традиция этого города. Именно здесь в 1516 году родилось понятие «гетто» — изолированное поселение для инородцев. Это слово не случайно переводится как «мастерская». Первое в истории гетто производило почти все для роскошных плавучих дворцов Венеции. И получало взамен бесправие вместе с унижением. Нынешний еврейский квартал — обычная туристическая приманка, а некогда его жители массово гибли от невыносимой скученности, болезней и нищеты.

Сырые стены Венеции украшают мемориальные доски в честь павших бойцов антифашистского сопротивления, с венками из свежего лавра, и подростковые граффити против расизма и капитализма. Следуя по лабиринту тесных проходов и крохотных мостков, можно внезапно выйти к дому с большой иконой Иисуса. Рядом располагается вход в городской офис Партии коммунистического преобразования. В этом городе, сплошь загаженном туристами, — как знаменитыми голубями с площади Сан-Марко, — надо писать именно о них, коммунистах.

Люди из «Рифондасьоне комуниста» все еще переживают кураж от недавних выборов, которые принесли им семь с половиной процентов голосов и небольшой кусок властного пирога. Ее политический секретарь Фаусто Бертинотти возглавил нижнюю палату парламента, а президентом Италии стал выходец из старой Компартии — Джорджо Наполитано, партизанский командир и друг Пабло Неруды. «Рифондасьоне» открещивается от приоритета парламентских методов борьбы, но, как полагается достаточно массовой, по европейским меркам, структуре, не отрицает необходимости участия в выборных органах. Насколько верной окажется эта тактика, покажет время, и дальнейшая судьба этой партии. Пока что она старается опираться на местных и иностранных рабочих. О специфике их партийного членства еще будет сказано ниже.

Венецианский офис коммунистов сдлжит для представительских целей. Неподалеку от набережной, в красиво оформленном плакатами помещении, радушно принимают гостей. К их услугам бар-магазин с Че Геварой на этикетках винных бутылок. Базовый контингент партийных кадров — седоватые люди, чья молодость пришлась на шестидесятые и семидесятые годы. Молодняк, их дети, расписывают стены граффити, бушуют в футбольной антифа-бригаде и ездят на мировые левые форумы.

Крупнейшее региональное отделение «Рифондасьоне» расположено на материке, в городе-спутнике Местре, издалека заметном по стрелам портовых кранов и трубам нефтезавода. Во время всеобщей стачки против политики Берлускони, профактивисты и коммунисты блокировали дамбу между Местре и Старой Венецией. Им удалось на время перекрыть ей туристический кислород.

Буржуазия не в восторге от перспектив «коммунистического преобразования». В разных городах страны мы видели специальные стикеры с лозунгами против этой партии. Сейчас в здешнем регионе нет никаких влиятельных политических сил, кроме левых — однако пока что это мало влияет на положение дел в городе и стране. Нищенки на мосту Риалти ничем не отличаются от наших просящих бабушек. Крысы у романтичных и грязных каналов во всем похожи на своих собратьев, шныряющих по украинским трущобам. Нелегальные торговцы бижутерией, индусы и марокканцы, вовсю бегают от преследующей их полиции. Украинская «заробитчанка» с презрением (никакого сочувствия и солидарности) рассказала: они ночуют в вонючей канализации — голышом, чтобы не пропахла одежда, — и питаются голубями Сан-Марко. Заезжая в Венецию, не забудьте взглянуть на эту «достопримечательность» мира № 1.

Город над Арно — великая колыбель. В этой заботливо окруженной Апеннинами люльке плакал, кричал, дергал ножками новорожденный капитализм. Первые мануфактуры и банковский капитал, первые цеховые объединения и пролетаризация, первые конфликты между наемным трудом и капиталом, первый боевой союз между рабочими фабрик-мануфактур и ремесленниками (за целые столетья до Франции 1792 года), и первый, кровавый разрыв между пролетариями и буржуа. Даже высокое искусство, прославившее этого город в качестве новых Афин Западного мира, в конечном счете, обязано своим расцветом гуманистической традиции раннебуржуазных отношений.