Юрий Герт - Сборник Лазарь и Вера

Где ум, паривший высоко?..

Ты позабыл о Маккавеях,

Ты не рождаешь больше Кохб...

Бессилен сердцем и бесплоден ты,

В улыбке судорожной рот...

И ни народа нет, ни родины...

Что ж есть?.. Еврейский анекдот.

Женя тронула кончиками пальцев мое плечо и отвернулась. Мне показалось, она прячет слезы, блеснувшие между ее ресниц.

— Ты романтик... — вздохнула она. — И смотришь на все с высоты Масады... А в жизни все и проще, и сложнее... Ты вот рассказывал об этих девочках, об Алике... А почему, скажи, они оказались там, у вас?.. Их не приняли, они евреи... И так во всем, во всем... Вот людям и приходится постоянно хитрить, изворачиваться, приспосабливаться... Я их не оправдываю, но можно ли за это их осуждать?.. Меня, кстати, тоже не приняли на истфак в университет. Задали на экзамене вопрос, которого нет ни в одной программе: какие министерства были при Александре II... Я назвала все, кроме двух, и мне влепили тройку...

— И ты...

— Я все-таки поступила — правда, в Плехановский... Набрала высокие баллы, со мной ничего не могли поделать... Но вскоре мне пришлось перевестись на вечерний...

— Почему?

— Моя мать работает воспитательницей в детсаду, жить на ее зарплату мы не могли, а отца нигде не брали на работу... Это, знаешь ли, довольно мерзкое состояние: приходишь по объявлению, на тебя смотрят — и отказывают... Я на себе все это испытала, когда пробовала устроиться хотя бы куда-нибудь... Приедешь — с тобой говорят, расспрашивают, улыбаются, на еврейку-то я внешне мало похожа... А дадут анкету заполнить или в паспорт заглянут — и привет... Мы, мол, уже кого-то приняли... И так — неделя за неделей, месяц за месяцем... Наконец поступила на маленькую фабричку под Москвой, три часа туда, три — обратно... Платили гроши, но все-таки... А летом на арбузах подрабатывала...

— Это как?..

— А по Волге баржи с арбузами приходят с низовья, из Астрахани, Сталинграда, надо их разгружать. Станем цепочкой, такие, как я, и перебрасываем из рук в руки. Зато после работы тут же полный расчет... Это по воскресеньям...

— И сейчас тоже?..

— Бывает... Но я не жалуюсь, и нечего меня рассматривать!.. — Перехватив мой взгляд, она полушутя-полусерьезно спрятала свои руки, заложив их за спину, — так, что я видел только ее крепкие, полноватые запястья, но пальцы, успел я заметить, были у нее в ссадинках, с неровными, кое-где обломанными ногтями.

— Ты и теперь...

— Теперь я тоже работаю, но в другом месте... И приняли меня туда по зна-ком-ству!.. — Женя проговорила последнее слово по слогам, с усмешкой на дрогнувших губах. — Это сильно меня компрометирует в твоих глазах?..

Несмотря на язвительность, с которой она это произнесла, в ее голосе, в глубине ее расширившихся зрачков я ощутил что-то жалкое, жалобное... Она хорохорится, но на самом-то деле она беззащитна... Мне почему-то представились лица Галактионова, Корочкина... И то, как она понуро сходит с какого-то крыльца, в десятый, в двадцатый раз получив отказ...

Мне хотелось погладить ее, провести рукой по ее волосам, спине, приободрить... Но что я мог ей сказать?..

Мимо нас прошествовал величавый старик с обросшей орденскими колодками грудью, прохрустела по гравию какая-то фифочка на тоненьких каблучках-гвоздиках, тяжело, вперевалку, проплыла бокастая женщина, ведя на поводке курчавенького, аккуратно подстриженного, словно только что из парикмахерской, пуделька...

Женя оправила, пригладила юбку на коленях. Глаза ее сузились, потемнели, ресницы почти сомкнулись.

— Вот тогда я и задумалась: еврейка... А что это значит?.. И вообще что такое — мы, евреи?.. Мы что — не как другие?.. Мой отец, между прочим, воевал, у него минным осколком три пальца срезало... Стала я кое-какие книжки читать, познакомили меня с одним человеком, он мне «Еврейскую энциклопедию» давал том за томом... Я у него спрашиваю: была война, шесть миллионов евреев погибло, почему об этом никто не вспоминает?.. А он мне: идите в синагогу, там на Колнидру поминают всех усопших... Начала я бывать на Маросейке... По секрету от родителей, они бы мне такой скандал учинили, если бы узнали...

— Почему?

Женя поморщилась, покрутила маленьким носиком с круто вырезанными, розовато просвечивающими ноздрями:

— А из страха... Они за меня боялись бы... И за себя тоже... Ведь и в синагоге, не считая праздников, сходятся одни старики, да и тех два-три и обчелся... И вдруг между ними — я, девчонка... Ну как не обратить внимание, не заметить?.. И они оказались правы, мои родители, в чем-то правы... Между прочим, там, в синагоге, мне Тору дали, на русском, разумеется, старенькая такая книжица, и страницы будто ржавчиной присыпаны... Но мне, хочешь — верь, хочешь — нет, временами казалось — она теплая, и чувство было такое, будто кто-то мне руку откуда-то протянул... И вот однажды... — Женя посмотрела на меня искоса, словно сомневаясь, помолчала... и решилась. — Однажды подходит ко мне в институте какой-то тип и приглашает пройти в комитет комсомола, а там запирает дверь на ключ и начинает расспрашивать, почему я в синагоге бываю, Тору читаю, «Еврейской энциклопедией» интересуюсь... Все-все, получается, ему известно, и от кого?.. От того самого человека, который мне энциклопедию давал... Но я об этом догадалась уже после... И вот он обо всем таком расспрашивает меня, а потом предлагает, чтобы я сделалась их сотрудником, то-есть сексоткой... Иначе, говорит, у меня будут большие неприятности... Ну, я прикинулась дурой, полной идиоткой. Сказала: если я что-нибудь плохое услышу, я лучше в газету напишу и подпись поставлю... Тип этот еще раза три ко мне приставал, пока до него дошло, что со мной у них ничего не получится...

Но я и сегодня боялась, как бы на тебя их не навести... Если за мной следят, если я у них на подозрении... — Она виновато вздохнула. — Не знаю, зачем я все это тебе рассказываю. — Она смотрела перед собой, в пространство. Достала из сумки обшитый розовой каемочкой платочек, торопливо провела по глазам. — Не знаю... И вообще — не знаю, как жить дальше... А ты — ты знаешь?..

Мне казалось, мы знакомы сто, тысячу лет... У нас было много сходного... Взять хотя бы — у меня Рапопорта, у нее — обладателя «Еврейской энциклопедии»...

— Знаешь, иногда мне хочется уехать... Уехать из этой страны... И не куда-нибудь, а в Израиль... Но ведь это фантазия, бред... Кто меня выпустит?..

За чугунной оградой Александровского сада катили троллейбусы, выбивая на стыках проводов снопы искр. Клаксонили, обгоняя друг друга, машины. Разнообразные звуки сливались в ровное, напряженное гудение — гул жизни огромного города, огромной страны, моей страны, и мне, всему вопреки, хотелось соединиться, слиться с этой жизнью, сделаться ее частью, частичкой...