Юрий Герт - Сборник Лазарь и Вера

— Должен сообщить вам, господа, пренеприятнейшее известие, — когда мы расселись, произнес Иван Петрович без малейшего намека на улыбку, опустив голову и упершись взглядом в усыпанную пеплом крышку стола. — Пятый номер идет под нож... Весь тираж... Все двадцать тысяч...

— Под нож?..

— Двадцать тысяч?..

— Вот не было печали, так подай!..

— Эт-то что-то новенькое...

Мы переглядывались, веря и не веря своим ушам.

— Да, — хрипло проговорил Главный и щелкнул зажигалкой, прикуривая сигарету, — под нож... Сейчас Адриан Викторович нам обо всем доложит... Слушаем вас, Адриан. — Пламя в его руке прыгало, сигарета не хотела зажигаться.

— Я только что оттуда, — сказал Адриан, ответсекретарь нашей редакции, на мгновение вскинув заледеневшие голубые глаза к потолку. — Там получили сигнальный экземпляр, учуяли крамолу — и началось... Кто разрешил, кто пропустил, с какой целью?.. Всех уволить! Разогнать всю редакцию!.. «Вам на «Би-би-си» работать, на «Голосе Америки», а не в советском журнале!..»

— Так прямо и сказали?..

— Так и сказали... В ЛИТО при мне звонили, главному цензору... Велели подавать заявление — тому, кто номер подписал, проявил политическую слепоту...

— Да в чем все-таки дело-то?..

— Как это — в чем?.. — пожал Адриан плечами. — Все то же самое — неуправляемый подтекст... На сей раз — «Стрела Махамбета»...

— Ах, вот оно что... — рассмеялся Валентин Ребров, заведующий отделом поэзии. — Докумекали-таки... — Он с торжествующим видом оглядел всех нас. Лицо его светилось, в разноцветных глазах — один зеленый, другой голубой — метались веселые бесовские огоньки.

— Они-то докумекали, — кивнул Адриан. — Теперь нам предстоит кумекать — что делать, как быть?..

На кабинет опустилась погребальная тишина.

Зазвонил телефон, один из трех, стоявших у Старика на столе, красный, «вертушка». Иван Петрович, не поворачивая головы, взялся за трубку.

— Да, в курсе, в курсе, — буркнул он сердито. — Да, сидим, думаем... — И кинул трубку на рычажок. — Это оттуда... — объяснил он, сумрачно сдвинув лохматые сивые брови.

Но мы и без объяснений знали — откуда... И, правду говоря, заранее были готовы ко многому...

Недавно к нам приезжал известный в ту пору московский поэт. Горы... Степи... Горячее, слепяще-синее небо... Домбра... Кумыс... Бешбармак... На прощание он написал у себя в гостинице стихи о легендарном батыре, поэте и воине, который погибает, сражаясь за свободу, но стрела, пущенная из его лука, летит и летит — сквозь пространство и время... Поэт пришел к нам в редакцию, принес несколько свеженаписанных стихотворений, в том числе и о батыре Махамбете, а в сейфе у Старика отыскалась бутылочка отличного дагестанского коньяка, и мы выпили — за поэта, за его стихи, за литературу, которая несмотря ни на что существует и умеет сказать правду, понятную другу-читателю... Выпили мы и за «Стрелу Махамбета», тут же коллективно придумав стихотворению это название и клятвенно пообещав поставить его в ближайший номер...

— Так что станем делать?.. — нетерпеливо спросил Главный, пробарабанив по столу «Турецкий марш» Моцарта, как это с ним случалось в минуты особого волнения.

— А ничего... — прервал томительное молчание глуховатый голос Реброва. — Ничего не надо делать...

— Что же, пускай разгоняют журнал?

— Все равно когда-нибудь этим кончится...

— Может быть, и не «когда-нибудь», а именно теперь, — сказал Адриан. — Больно уж повод удобный. Стрела летит, а в кого она метит?..

— В кого же?..

— То-то и есть — «в кого»... Думай, как хочешь... Это и называется «неуправляемый подтекст»...

Вероятно, не я один вспомнил в тот момент о «Новом мире», о Твардовском, изгнанном из своего журнала, о том, что теперь, после чешских событий, перетряхивают все редакции, наступает и наш черед...

— Какой же ты предлагаешь выход? — спросил Адриана Пыжов, наш редакционный критик. — Говори, не темни... — Плечистый крепыш, круглоголовый, плотно, по-крестьянски сложенный, он не терпел пустых разговоров.

— Давай, Адриан, выкладывай, не тяни, — поддержали его Иван Дроздов (проза) и Никитин (публицистика).

Все были уверены, что у Адриана, как обычно, уже выработан какой-то спасительный план, хотя он не торопится его раскрыть.

— Пожалуйста, Адриан, — сказал Иван Петрович. — Мы слушаем...

Адриан откашлялся, но не произнес ни слова.

— Так что же вы?.. — требовательным и вместе с тем заискивающим голосом проговорила Екатерина Владимировна, зам. главного, единственная женщина в нашей редакции. — Ведь вы наверняка что-то наметили... — У нее было немолодое, но все еще красивое лицо, черные волосы, густые брови, горячие карие глаза. Когда нашего Старика вызывали «на ковер», она шла вместо него, смущая наших «опекунов» — кого до дерзости прямым взглядом, кого лучезарной улыбкой. Она и сейчас улыбалась Адриану, но улыбка у нее получалась напряженной, натужной..

— Хорошо, я скажу, — выдержав долгую паузу, произнес Адриан, как бы преодолевая себя. — Все, что мы можем, это произвести выдерку.

— Выдерку?..

— Что это значит?..

— Это значит, — ровным, тихим голосом, как хирург, говорящий о предстоящей операции и не желающий вспугнуть пациента, объяснил Адриан, — это значит, что мы должны выдрать страницы со «Стрелой Махамбета» и вклеить вместо них другие.

— Что?.. Выдрать?.. Из двадцати тысяч экземпляров?.. — ахнул кто-то обескуражено.

— И всего за один день. — Тон у Адриана был неумолимый, безжалостный. — Мы должны только выдрать, вклейку сделают типографские.

— Может быть, существует еще какой-нибудь выход?..

— Другого выхода нет.

Первым вскочил со своего места Ребров:

— Ну, нет! Пускай они сами выдирают, если так им хочется!.. Без нас!..

— «Лучше гибель, но со славой, чем бесславных дней позор...» — пробормотал я.

— В самом деле, как-то странно выходит... — усмехнулся Пыжов, достав из кармана платок и протирая снятые с курносого носа очки. — Выходит, мы сами должны... Я сам должен... Своими руками... Взять и уничтожить великолепные, честные, гражданские стихи... Уничтожить... То есть стать палачом...

— Это в принципе невозможно, — сказал Алексей Никитин, закуривая, чего мы никогда не делали в редакторском кабинете.

— Давайте поищем другой вариант. — Он затянулся и, будучи самым высоким в редакции, выпустил поверх голов сидящих тонкую струю дыма из своего маленького, сухого, аристократического рта.

Все недовольно загудели, вскочили, задвигали стульями.

— Другого выхода я не вижу, — тем же ровным, тихим голосом произнес Адриан. — Завтра к восьми утра всем собраться в типографии. Редакция будет закрыта...

Вот как!..

Вот, значит, как!..

Ну, нет! Нет и нет!..

— Мы не рабы!.. — сказал Ребров, когда мы вышли из редакции.